так серьезны, что даже сам вопрос "смеялся ли Христос?"
воспринимался как ересь и кое-кого привел на костер.
Суровый монашеский дух заставлял считать любой смех
преступлением, достойным адских мук. Святой Ефрем Сирин
писал: "За какую вину Ханаан подпал вечной клятве? Не за то ли, что посмеялся над
осужден
ответственности... Кто не побежит со страхом от шуток,
которыми приобретено проклятие? Если дьявол внушает тебе
повеселиться и смеяться под видом любви, то и Ханаан, веселясь
посмеялся
Отцы церкви любили цитировать Евангелие от Луки: "Горе
вам, так смеющимся ныне, ибо восплачете". Смех называли
"грехом Хама", проявлением дерзкого самомнения и неуважения
к другим.
При этом от смеха полагалось отличать веселость и
безобидные шутки, которые помогали сохранять бодрость и
предохраняли от уныния. Так шутить любили многие святые и
даже основатель монашества Антоний Великий. Когда кто-то
осудил его за такое поведение, Антоний подозвал этого человека
к себе, дал ему в руки палку и велел согнуть — сначала немного,
потом больше. "Палка сломается", —
"Вот видишь, — сказал тогда Антоний. — Так и человека нельзя
заставлять нести подвиги сверх силы. Если бы я не шутил иногда
с моими учениками, они бы впали в уныние и лишились той
бодрости, которая поддерживает их теперь." Вот еще образцы
монашеского юмора.
И еще:
На Западе и Востоке христианство пошло разными путями.
Католичество нашло компромисс с земными радостями, в том
числе со смехом. На праздники священники и аббаты устраивали
в храмах спектакли и шутовские церемонии и сами принимали в
них участие. Некоторые богословы убеждали, что в смехе и
радости нет ничего плохого, если человек угождает этим Богу.
Знаменосцем такого движения выступил святой Франциск из
Ассизи, который радовался буквально всему на свете. Даже к
диким зверям он обращался "брат заяц" или "брат волк". Из круга
последователей Франциска вышла легенда о клоуне, который,
зайдя в храм и став перед иконой Пресвятой Богородицы,
пожелал принести ей что-нибудь в дар и начал жонглировать и
кувыркаться перед ее образом, ведь ничего другого он не умел.
Когда монахи хотели его прогнать, сама Богородица сошла с
иконы и утерла пот с его лица.
Конечно, такие настроения не могли не вызывать
возмущения официальной церкви. Поднялась сильная реакция
против смеха и особенно против шутников-скоморохов, которых
поторопились причислить к колдунам и "слугам дьявола'*. Если
не удавалось отправить на костер их самих, в огонь летели
музыкальные инструменты, пестрые наряды, сборники смешных
историй. Причем протестанты преследовали весельчаков еще
ревностнее, чем католики. К XVI веку вся Европа превратилась в
царство серьезности и богобоязненности. Только на Руси
раздавались еще погудки скомо-
рохов, но скоро и за них взялись ревнители чистоты веры —
в
суровой кары.
Православная церковь и раньше относилась к смеху куда
строже католиков. Даже обычный смех святой Дмитрий
Ростовский считал признаком "детского нрава, сластолюбивого
сердца, слабой, немужественной души".
Еще больше осуждалась насмешка, в которой "грех
смехотворства" соединяется с "грехом осуждения". Даже
веке отец Александр Ельчанинов писал: "Смех {не улыбка)
богослов, архиепископ Иоанн Шаховской, размышлял: "Есть два
смеха: светлый и темный. Их
улыбке, по глазам смеющегося. В себе его различить можно по
сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого,
мягчащего сердце
жестко и сухо и улыбка кривится, то смех — грязный. Он бывает
всегда после анекдота, после какой-нибудь насмешки над
гармонией мира".
Такое отношение к смеху еще довольно либеральное.
Большинство православных продолжают отвергать смех как
таковой, а заодно и все современное общество, тесно связанное