in1

пережил своего покровителя и послужил еще при дворе Анны

Иоанновны. Историк Шубинский подчеркивал, что "Петр держал

шутов не для собственной только забавы и увеселения, но как

одно из орудий насмешки, употреблявшейся им иногда против

грубых предрассудков и невежества, коренившихся в тогдашнем

обществе". Петр позволял шутам самые дерзкие насмешки, а на

все жалобы отвечал: "Что я с ними сделаю? Ведь они дураки".

При Анне Иоанновне от шутов требовали не остроумия, а

самого грубого паясничанья и драк между собой. В ту пору

прославились другие шуты, среди которых был герой известной

истории с "ледяным домом" князь Михаил Голицын. Князь был

самый настоящий, но слабоумный с ранних лет. В 40 лет он

женился на юной итальянке и попытался бежать с ней за границу.

В наказание Анна назначила его шутом, в обязанности которого

входило подавать ей квас — за это он получил прозвище

Квасник, В 1739 году царица женила его на своей любимой

шутихе карлице Авдотье Бужениновой. Для их свадьбы и был

выстроен пресловутый дом изо льда, где новобрачные едва не

замерзли.

Вскоре, однако, мучения Голицына закончились: пришедшая

в 1740 году к власти Анна Леопольдовна упразднила институт

придворных шутов. Все они — более 40 человек — получили

пенсию и право жить в столице. Голицыну пожаловали

небольшой домик, где он и скончался в 1775 году. Титул,

отнятый за "предательство православной веры", ему так и не

вернули.

Другой известный шут Анны Иоанновны — поручик

Преображенского полка Иван Балакирев. Он служил еще при

Петре I.

Вельможи из окружения Петра как-то пожаловались

императору, что его любимый шут ездит во дворец на паре

лошадей, в одноколке, и просили запретить ему это: со свиным,

мол, рылом да в калашный ряд. Государь поначалу согласился и

запретил Балакиреву разъезжать по-дворянски. На третий день

после запрета шут явился во дворец в тележке, запряженной

двумя козлами, и въехал прямо в залу. Царь расхохотался, но

вследствие дурного запаха, исходившего от козлов, запретил

Балакиреву запрягать этих животных.

Некоторое время спустя, когда у Петра было большое

собрание, двери приемной вдруг распахнулись и Балакирев

въехал на тележке, в которую была впряжена жена шута. Шут

сказал царю:

— Теперь, Алексеич, мне нет запрету, потому что это не

конь, не козел, а второй я, или моя половина.

Все захохотали, и Балакиреву было дозволено ездить в

одноколке на паре лошадей.

Но вскоре вспыльчивый император отправил его в ссылку.

Может быть, за то, что на вопрос, что думает народ о новой

столице Петербурге, он честно ответил: "С одной стороны море, с

другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох!" Во всяком

случае, за эту остроту царь как следует отходил Балакирева

палкой.

Как-то один из придворных спросил шута: "Правда ли

говорят, что ты дурак?" "Не верь им, батюшка, — смиренно

ответил Балакирев. — Люди всегда врут. Они и тебя называют

умным".

После кончины Петра Балакирева вернули ко двору. Он был

любим не только императрицей, но и всеми придворными,

поскольку отличался добрым характером и избегал интриг.

Однако после смерти Анны он все же был уволен и исчез со

страниц истории. Умер он в 1793 году, немного не дожив до ста

лет. Позже молва сделала Балакирева любимым шутом Петра,

причем ему были приписаны мно-

гие остроты Акосты и других шутов. Григорий Горим

посвятил ему свою последнюю комедию "Шут Балакирев",

поставленную в театре "Ленком".

Поистине, время Анны Иоанновны было "золотым веком"

российских шутов. Среди них был и итальянец Антонио

Педрилло, приехавший в Петербург как скрипач, но нашедший

профессию шута более выгодной. Похоже, именно ему

принадлежит крылатое выражение: "Кто кичится знатными

предками, подобен картофелю: у обоих все ценное в земле". Как-

то он поспорил со щуплым поэтом Тредиаковским, который

спросил его: "Да знаешь ли ты, шут, что есть знак

вопросительный?" "Конечно, знаю, — нашелся Педрилло. — Это

такая маленькая горбатая фигурка, задающая глупые вопросы".

Педрилло прекрасно готовил и терпеть не мог плохой кухни.

В рижском трактире, где его накормили какой-то дрянью, он

спросил немца-хозяина: "Скажи-ка, сколько в Риге свиней, не

считая тебя?" Взбешенный немец замахнулся на него, и Педрилло

быстро поправился: "Извини, извини! С тобою!" Прося у

фаворита Бирона пенсию, он говорил, что ему нечего есть. Бирон

пенсию назначил, но вскоре опять встретил Педрилло в своей

приемной. "Теперь мне нечего пить", — объяснил итальянец.

Нравы в XVIII веке были довольно грубыми, и вельможи

часто воспринимали представителей "творческой

интеллигенции" как шутов. (Впрочем, кажется, тут в России мало

что изменилось.) Те сами давали для этого повод: в обществе

старались блеснуть остроумием, клянчили деньги и доносили

друг на друга. При Анне шутовством грешил пресловутый

Тредиаковский, а при Елизавете — литератор Сумароков, про

которого ходило множество забавных историй. К тому времени

официальных шутов в России уже не было. Правда, отчасти их

заменяли такие эксцентричные деятели, как князь Суворов, но

никто не смел открыто смеяться над ними или тем более швырять

в них кости.