in1

Постепенно функции шутов стали переходить к цирковым

клоунам — теперь они говорили правду в глаза "его величеству

народу". Многие из клоунов были не менее знамениты, чем

королевские любимцы. Достаточно назвать имя Чарльза

Страттона, жителя Коннектикута, рост которого едва достигал 64

сантиметров. В 1844 году его случайно нашел знаменитый

"король цирка" Барнум, с которым Страттон объездил весь мир.

Страттон оказался весьма остроумным собеседником и был

принят королевой Викторией, королем Франции и римским

папой. Когда он женился на Лавинии Уоррен, тоже карлице,

пышную свадьбу посетил сам президент Линкольн. Став

миллионером и генералом армии США, Страттон умер в своем

великолепном имении в 1883 году.

Еще до наступления XX века институт придворных шутов

окончательно ушел в прошлое. В Европе последние шуты

прозябали при дворе испанской королевы Изабеллы, свергнутой в

1868 году.

С Азией сложнее: шутов как таковых там не было, зато

имелись придворные музыканты и рассказчики, призванные

веселить повелителя. Молва "назначила" Ходжу Насреддина

шутом при дворе Тамерлана, а иронической тенью индийского

падишаха Акбара сделала его министра Бирбала. Это говорит,

прежде всего, о том, что связка "король—шут" прочно вошла в

народное сознание не только на Западе. Кое-где, например в

Брунее, рассказчики при дворе существуют и сейчас, в век

Интернета.

Вообще-то, почти в каждом коллективе есть незадачливый

сотрудник, которого выбирают на роль шута. Иногда он даже

находит удовольствие в этой роли и начинает сознательно

веселить сослуживцев — рассказывать анекдоты, шевелить

ушами или регулярно падать со стула. Такие добровольные шуты

встречаются и во власти — так, у Ельцина, если верить

коржаковским воспоминаниям, в этой роли выступал пресс-

секретарь Костиков. А вот диктаторы сами вы

бирают себе шутов, и горе тому, кто не захочет эту роль

выполнять. У египетского президента Насера любимым шутом

был карлик Ахмед Салем. Сталин одно время держал за шута

даже члена Политбюро Никиту Хрущева. Возможно, знаменитый

XX съезд стал просто местью вчерашнего шута покойному

хозяину.

Глава 26

Черный юмор

Не курите в постели, иначе пепел, выметенный из комнаты,

может оказаться Вашим.

Из "Правил для проживающих"

в таганрогской гостинице "Юность"

В этой главе…

Истоки

Творчество обэриутов

Новое время

От частушки до анекдота

Истоки

Понятие "черный юмор" на сегодняшний день — не очень

разработанный пласт науки о смешном.

Бостонский "Словарь мировых литературных терминов"

определяет "черный юмор" как "юмор, обнаруживающий предмет

своей забавы в опрокидывании моральных ценностей,

вызывающем мрачную усмешку".

Возник он в XIX веке в виде легких стишков ("И бейте его,

когда он чихает!"), называемых "гадостями", а проник в

серьезную литературу в середине XX веке через шутки и

короткие рассказики.

По мнению сторонников "черного юмора", он, конечно,

достаточно циничен, но является своеобразной реакцией на зло и

абсурдность жизни и обладает психотерапевтическим эффектом.

Черный юмор вызывает смех там, где всякий другой способ

описания пробудит лишь плач. Каковы истоки "черного юмора" в

России? В дореволюционной России была страшно популярна

детская книжка — "Степка-растрепка", которая являлась

вольным переводом книги немецкого поэта Г. Гофмана-Доннера

(1809-1894), написанной в 1845 году и сразу же начавшей свое

триумфальное шествие по Европе. До 1917 года эта книга

переиздавалась более десяти раз.

Стихотворные рассказы "Степки-растрепки" представляют

собой назидательно-запугивающие повествования, исполненные

с натуралистичным описанием жестоких смертей. Скажем,

непослушный Петя сосет пальчик, и "Крик-крак — вдруг

отворилась дверь, портной влетел, как лютый зверь, к Петрушке

подбежал и — чик! — ему отрезал пальцы вмиг". Автор не

сочувствует, он свидетельствует: "Ах, боже, стыд и срам какой!

Стоит сосулька весь в слезах, больших нет пальцев на руках".

В другом стихотворении автор с бесстрастностью

кинокамеры фиксирует процесс гибели девочки в огне: "Вдруг

платье охватил огонь: горит рука, нога, коса и на головке волоса.

Огонь — проворный молодец, горит вся Катя, наконец. Сгорела,

бедная, она, зола осталася одна, да башмачки еще стоят, печально

на золу глядят".

В этом тексте уже присутствует важнейшая предпосылка

смехового обыгрывания ситуации — отстраненность описания

гибели человека. Нужен лишь небольшой толчок, чтобы из этого

сюжета возникло нечто, вроде известной "садистской частушки": Маленький мальчик на лифте катался.

Все хорошо, только трос оборвался...

Папа копается в куче костей —

"Где же кроссовки за тыщу рублей?".

Но "Степка-Растрепка" — это всего лишь начало

путешествия "черного юмора", еще лишенного части присущих

ему черт, по России, первая трансляция этого феномена немецкой

культуры на русской почве. Окрепший и сформировавшийся,

"черный юмор" прибыл к нам тоже из Германии, и здесь мы