Иная судьба. Книга II

— Да, последний месяц. Оттого иногда срывалась. Потом, конечно, они с супругом мирились, как голубки, только это уже наедине, а вот ссоры-то были всем видны. Дальше? На годовщину свадьбы был накрыт богатый стол, к обеду созваны родственники и друзья, намеревалось огласиться какое-то важное объявление. Вопреки обыкновению, госпожа Фотина сама преподнесла мужу кубок вина: по традиции. Все это видели. Спустя несколько минут господин Россильоне побледнел и схватился за живот. У него начались сильнейшие колики. В числе приглашённых оказался докторус из Эстре, молодой, совсем юный, но, вроде, известный. Настойка опия, рекомендованная сим восходящим светилом от медицины, утишила страдания больного…

— Конечно. Он снял симптомы, но не убрал причину боли.

— Совершенно верно, ваша светлость. Когда колики стали невыносимы и начались судороги, вдобавок — показалась кровавая пена на губах — господин докторус из чувства сострадания дозу опия удвоил.

— Или утроил…

— Уже неважно. Жертва скончалась в забытьи, не приходя в сознание, и, по крайней мере, без лишних мучений. К лекарю претензий никаких не выдвигалось. Да и к супруге… поначалу. Вино было настоянным на абрикосах и, как оказалось, перестояло, а известно, что в таких случаях из ядер косточек начинает выделяться ядовитое вещество. По счастью, никому из гостей не довелось отхлебнуть того напитка — из-за крепости, в Роане привыкли к более лёгким винам, а этот бочонок излюбленной настойки хозяин дома держал сугубо для себя. Вроде бы, дело ясное. Но вот, сразу после похорон, зайдя к вдове, дабы предварительно обговорить условия опекунства над наследством брата и овдовевшей жёнушкой, молодой Россильоне обнаружил в комнате последней…

— Минуту. В комнате? Он что — ввалился к ней в спальню? К вдове?

— А что, на правах родственника нельзя заглянуть в спальню невестки? Он так и пояснил. На комоде вместе со склянками всяческих восточных благовоний и женских притираний стоял ещё один флакон, показавшийся нашему зоркому обвинителю чересчур подозрительным. Тёмного стекла, грубой формы, чересчур простой, так и бросающийся в глаза. Дура вдова, по словам купчишки, на вопрос — что за недостойный предмет затесался средь красивых безделушек — вдруг отчего-то перепугалась. Слово за слово — купец позвал эконома и двух слуг и при них влил полфлакона в пасть хозяйской собачки. Та сдохла с кровавой пеной на губах. Вдову арестовали. В особую вину ей ставят ещё и то, что о смерти собачки она скорбела больше, чем по мужу. Dixi. Я сказал.

— Я услышал, — мрачно отозвался герцог.

Винсент, как всегда, уложился с предварительным докладом в отведённое время. Недолгий путь от лестницы по широкому коридору до дверей зала заседаний Жильберт д’Эстре думал, анализировал, решал… Но не был готов к тому, что, едва переступил порог зала, в ноги ему бросилась женщина. Обхватила грязными голыми руками его сапоги, простёрлась ниц, рассыпав по полу давно нечёсаные лохмы.

— Милосердия, мой господин, прошу!

Умоляюще глянули полные слёз чёрные глаза, должно быть, не так давно — прекрасные, но сейчас запавшие и обведённые тёмными кругами. На скуле желтел застаревший синяк, на шее и смуглых плечах — несколько свежих, будто от пальцев. Герцог отстранился — не из брезгливости, а дабы рассмотреть обвиняемую лучше. Воспользовавшись этим, двое стражников ловко вздёрнули несчастную с колен.

— Оставить! — рявкнул сзади Винсент. Вовремя, потому что один из стражей размахнулся для подзатыльника. — Сам виноват, упустил, раззява. Я с тобой ещё разберусь. Отвести на место!

Женщину отволокли к скамье обвиняемых. Она тяжело осела на деревянное сиденье. В глазах её ныне оставались лишь тоска и безнадёжность.

Совсем как у Марты в их первую встречу, вдруг понял герцог. Его девочка пыталась доказать ему, как могла, что он не прав, а он, дуболом, не верил, ослеплённый предубеждением. Эта… тоже отчаялась.

Он не считал себя великим знатоком людских душ, особенно женских. Но не любил, когда из него пытались сделать дурака. А явно пытались. И причиной такого мнения герцога стала вовсе не попытка его разжалобить, а некие обстоятельства дела, услышанные от Винсента и весьма не понравившиеся.

В зале тем временем слышались смешки и перешёптывания. Женщина судорожно пыталась хоть как-то запахнуть грубую мешковину, в глубокий разрез которой едва не вываливались полные груди. Правой рукой приходилось сводить края разреза, левой — натягивать на голые колени обмахрённый край рогожного мешка, который, собственно, и служил ей одеждой.

Герцог занял своё кресло и обвёл взглядом зал.

— Справа от колонны, похоже, отец, — шепнул Винсент. — Или родственник.

Сходство между предполагаемой отравительницей и седобородым пожилым человеком в богатых восточных одеждах было несомненным. Те же чёрные глаза, полные затаённой боли, те же тонкие черты лица… При очередных смешках сословной публики щёки османца зарделись от стыда, он прикрыл глаза рукой. Сверкнули в отблесках зажжённых на люстре свечей драгоценные перстни на пальцах.