Иная судьба. Книга II

От бдительного взора слуги не скрылась ни лёгкая помятость мантии, ни пятна дорожной грязи; да и сапоги молодого врача, хоть и добротные, но всё ещё были покрыты налётом жёлтой пыли роанских дорог. Тени, залёгшие под глазами доктора, недвусмысленно намекали на бессонную ночь. У наблюдательного капитана и штат был приучен наблюдать, и многие головы в своё время остались на плечах только благодаря выучке, вбиваемой иногда оплеухами…

— Пока нигде, — решился признаться Поль Вайсман. — Не беспокойтесь, я привык работать в разных условиях. Мне бы только… Позволите на облучке посидеть? Я с утра на ногах.

«И не с утра, а, поди, полночи по Эстре шлялся», — подумал лакей. «Эка вам, сударь, приспичило с просьбами-то лезть. Обходительный какой, сразу видно — из благородных, простые лекаришки — в тех форсу немеряно, а этот…» Вслух же добавил:

- Зачем же на облучке, по простому-то? — И распахнул дверцу кареты. — Коли хозяин приказал ждать — ждите на здоровье тут, в тепле да мягкости. А будете на ветру кости морозить — нам из-за вас достанется, как пить дать, — добавил, пресекая готовые сорваться с докторских губ доктора возражения. — Садитесь, не робейте, чего уж там.

— Ну, если только чтобы вам не влетело…

Юноша поднялся по откидным ступенькам и с благоговением опустился на сиденье, обтянутое бархатом.

По тому, как легко и изящно подсел в карету молодой господин, наблюдательный слуга без труда опознал в нём именно что г о с п о д и н а, белую кость, голубую кровь, и только головой покачал, утвердившись в своих догадках. Да, из благородных… Может, разорился папаша, вот и пришлось сынку в работу идти, всяко бывает. Украдкой кинув взгляд через заднее окошко, подглядел, как, стянув зубами перчатку, лекарь с каким-то недоверием на лице гладит бархатную обивку, потом неожиданно хватает диванную подушку, расшитую шелками, и прижимает к груди, как будто самого дорогого человека. Ишь, истосковался-то малый по красивым вещам…

А молоденький доктор, не подозревая о тайном присмотре, глубоко вздохнул — и, ткнувшись в полушки головой, моментально забылся. Видать, и впрямь прошатался полночи в поисках приюта…

Разбудило его осторожное прикосновение к плечу всё того же слуги.

— Просыпайтесь, сударь. Что-то в посольстве этом засуетились, забегали, не иначе — господин Модильяни сейчас с гостями заявится.

— Кто?

Очумевший от сна докторёнок помотал головой, словно вытряхивая остатки сонной одури, и уставился на лакея ошалелыми глазами.

— Господин Винсент Модильяни, капитан герцогских рейтаров, помощник его светлости. И-и, сударь, вы что же, сами не знали, к кому с просьбой сунулись?

— Да я… — Поль Вайсман сконфуженно потёр нос. — Как-то… Смотрю — подъехал к посольству, войти собирается. Дай, думаю, напрошусь, он, судя по всему, вельможа знатный, вон в какой карете, с ним пропустят. И лицо доброе, такой не откажет…

Доброе, как же… Слуга подавил смешок.

— Изволите здесь подождать — или выйдете?

— Уже выхожу. — Молодой человек шлёпнул себя по щекам несколько раз, для чего-то энергично потёр уши и вскочил. Ростом он был невысок, а потому о потолок кареты не приложился, а вот тому же капитану, да и светлейшему приходилось беречь голову… И опять старый Жюстен отметил, с какой ловкостью доктор выпорхнул из кареты, словно заправский дворянчик, даже игнорируя его руку, хоть при выходе и кавалерам незазорно было принять помощь слуги — да хотя бы опереться на его плечо, потому как две ступеньки, да на весу, а если ещё и утомлённому дорожной тряской — не мудрено и сковырнуться…

Раззолоченный портшез они увидели не сразу, ибо тот вынырнул из-за дальнего крыла здания — там, по-видимому, и находилась пресловутая женская половина, на которую, по словам известного всей Галлии грозного Модильяни (юноша поёжился) посторонних мужчин не пускают. Носилки легко, как пёрышко, несли аж восемь арапов в ярко-пёстрых одеждах, в тюрбанах, с ятаганами за поясом. Проводы госпоже Фатиме были устроены знатные, как почётной гостье, с почётным эскортом.

— А вот и н а ш припожаловал, — слуга кивнул на распахивающиеся двери парадного входа в посольство. — Ишь… Даром что грозен — этикет блюдёт. Положено на территорию Османии каретам с неверными не заезжать — он, значит, не заезжает, из уважения, хоть и морщится каждый раз. Вчерась-то, чтобы турчанку с папашей провести, таки въехал, и ничего, нехристи, утёрлись, как своих не пропустить? А сегодня, вишь, остановился тут. Дабы… — Жюстен наставительно понял палец: — Дипломатический скандал!

— Да-да, я понял, — кивнул Вайсман, вглядываясь в боковую процессию и едва не переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. — Глупо это всё, но что поделать — политика, приходится считаться… А вы что же, и вчера сопровождали господина Модильяни? Вы госпожу Фотину видели? Как она?

— Да особо и не заметил, сударь. Что там разберёшь, когда она, словно куль, в хламиду какую-то замотана. Вы уж простите.

— Жаль… Ничего, скоро всё узнаю. Что ж так медленно-то!