Иная судьба. Книга II

Вот только изрядно потрёпанный берет с эмблемой гильдии сидел на голове совсем молоденького юноши, побледневшего от волнения, но изрядно хорохорившегося. Глазищи, кажущиеся ещё больше на осунувшемся личике, сверкали воинственно, словно молодой человек сам себя заранее настроил на какое-то решительное действо, и вот, испугавшись в последний момент, всё равно не может остановиться. Рука в чересчур большой для хрупкой кисти перчатке судорожно вцепилась в заветный мешочек с инструментами. Наверное, до побеления пальцев.

Где-то Винсент его видел. Причём совсем недавно.

Заинтересовавшись, капитан дал отмашку, дабы успокоить напрягшегося кучера и лакеев на запятках герцогской кареты. Мол, всё в порядке, угрозы нет, разберусь как-нибудь.

— Слушаю вас, сударь, — произнёс благожелательно. Ещё раз отметил про себя: Роан… И вспомнил. Не далее как вчера эти глазищи мелькнули пару раз в толпе присутствующей на суде публики. Так-так. Уж не это ли — молодое светило от медицины, приглашённое, очевидно, на пресловутый, печально закончившийся обед к Россильоне? Позвали, скорее всего, в качестве одного из почётных гостей, как довольно часто бывает при наблюдении за деликатным положением знатных дам, и случайно… да, будем надеяться, случайно оказавшееся свидетелем смерти хозяина дома. Интуиция капитана сделала стойку, не хуже бриттского мастиффа. Отчего бы не приветить свидетеля преступления, если это и впрямь он? Узнать подробности не из бумаг, а вживую, куда как предпочтительней; в приватной доверительной беседе выявляются иногда такие детали, которых не отыщешь в протоколе. К тому же, не надо уезжать, как уже было планировал капитан, вот она, интересующая его персона, и, судя по всему, убегать не собирается, а напротив…

— Мне очень нужно сюда попасть, — выпалил юноша. — Я сам нездешний, из Роана…

«Это я уже понял»

— Простите великодушно, — переведя дух, юноша заалел, как маков цвет. Дёрнул рукой, машинально собираясь оттереть капельки пота над чуть заметными усиками и смутился ещё больше. — Я не представился… Докторус Вайсман, Поль-Антуан-Мари Вайсман, к вашим услугам. Я узнал, что здесь остановилась моя подопечная, госпожа Россильоне, и мне просто необходимо её увидеть. Понимаете, я же всё-таки взялся её курировать, мой долг — довести наблюдение за пациенткой до конца, а она две недели содержалась в таких ужасных условиях… Сударь, простите мою дерзость, но я видел вас вчера на суде. Вы приняли в госпоже Фотине такое участие, что я подумал: вот человек, который не откажется помочь ей и далее! Вам стоит всего лишь сказать — и меня пропустят.

— А без меня не пускают? — серьёзно уточнил капитан. Чем-то молодой человек ему понравился.

— Никак. Я ведь не собирался сюда ехать, у меня нет рекомендательных писем, и личность удостоверить некому…

Он совсем стушевался, очевидно представив вдруг во всей красе нелепость своей просьбы. Опустил голову.

— Простите. Вы правы, это… должно быть смешно подойти вот так…

Винсент выдержал паузу.

Падёт духом, отползёт в сторону — или ринется на штурм?

Последующая реакция испытуемого ему тоже понравилась.

— Ей нужна помощь, — холодно, словно и не он тут беспомощно блеял секунду назад, сказал молоденький врач. — Нервное расстройство после пережитых испытаний может сказаться на беременной женщине куда сильнее, чем сами испытания. Мой долг — быть рядом.

— Да вы с ума сошли, молодой человек, — сказал капитан благожелательно. — Вы хоть понимаете, к у д а суёте голову? Допустим, я вас проведу; но что дальше? — Не меняя тона, разъяснил, как годовалому младенцу: — Вы всерьёз полагаете, что вас допустят на женскую половину? На ж е н с к у ю? Незнакомого мужчину цветущего возраста, личность которого никто не может подтвердить, за которого некому поручиться, да к тому же — иноверца! У меня есть основания полагать, что… Н-да. Допустим, живым вы отсюда уйдёте, но пробудете таковым недолго.

— Позвольте! — Молодой человек растерянно потёр переносицу. — Но ведь госпожа Россильоне — крещёная, и теперь добрая христианка, и ей вовсе не обязательно подчиняться нелепым правилам другой страны!

— Под крышей посольства, да к тому же под покровительством отца она — на территории Османской империи, мэтр… Вейсман, так?

— Вайсман, — чуть слышно поправил юноша. — И неужели ничего нельзя сделать?

— Вы, часом, не несчастный влюблённый? — вроде бы шутливо поинтересовался капитан. Но по тому, как просто до неприличия побагровел собеседник, понял: ошибся.

— Я — врач! — в запале крикнул Поль-Мари, и голос его зазвенел. — Это мой долг, понимаете? — И добавил сдержанней: — У матери госпожи Фотины первые две беременности были неудачны, а довольно часто дочери могут страдать тем же — из-за схожего строения родовых путей. Впрочем, что вам объяснять, всё равно не поймёте… Клятва врача — это на всю жизнь, и не по долгу, а по совести.

Как бы невзначай капитан положил руку на эфес шпаги. Судорожно сглотнув, молодой человек умолк, но не бросился в бега и даже не попятился. А лишь сделал небольшой шажок в сторону.