Иная судьба. Книга III

Вы правы, господа, кто герцогиня — и кто я? Но раза два мы с ней сталкивались, даже перекинулись парой слов. Нет, не знаю, беременна или нет, но бледна и худа, словно недавно болела. А с чего вы вообще это взяли? Да, выезжает. Откуда я знаю, где именно любит останавливаться? Ах, что люди говорят? Говорят — в Университет любит ездить, где много молодых людей и ухажёров, в Собор и монастырь, где святость и благолепие, а за город — нет, не любит, и уединения не любит. По парку почти не гуляет. И вроде ничего не помнит о том, что с ней было раньше. Почему она Марта, а не Анна? Потому, что там, откуда привезли, её так называли, внушая, что она простая деревенщина, вот она в Гайярде только на это имя и откликалась.

Маски на стенах мерцали провалами глаз и скалились как-то озадаченно. И тот, кто Аннет допрашивал, всё косился на них с недоумением. С его точки зрения — что-то шло не так. Или идолы должны были дружно завыть, почуяв враньё? Ну, нет, ребята, шалите. Над ней недавно измывался с подачи Гордона сам Лир, менталист. Пусть и недоучка, парень был силён, но она сопротивлялась, и небезуспешно, а эти деревянные рожи её и подавно не раскусят. Главное — сохранять спокойствие. Как учил её душка-капитан: амулеты, видящие обман, срабатывают на тех, кто боится собственной лжи, а если ты в себе уверена, если истово веришь в то, что болтаешь — сумеешь отвести глаза.

Похоже, у неё получилось убедить важного господина, что новая герцогиня слегка не в своём уме, прикидывается безобидной и тихой, но, говорят, иногда буянит; что муж до сих пор её терпеть не может; что никакого влияния на него супруга не имеет, но постоянно бесит. В общем, постаралась вывести полную противоположность того, что было на самом деле. Зачем?

Не хотела выставлять герцогиню Марту, «душеньку Марту», как её за глаза называли в Гайярде, доброй, справедливой и… беззащитной. Хотелось сбить дознавателей с толку, запутать, чтобы не использовали услышанное как-то во вред.

…И вот теперь, день спустя после допроса, получив-таки разрешение шататься по городу, где захочет, она сидела в этой дрянной таверне, потягивая дрянное пиво… на самом-то деле — неплохое, просто всё сейчас казалось скверным. И ломала голову: что же такого она сотворила? Повредит её болтовня Марте — или, наоборот, поможет?

Эх, был бы рядом капитан Модильяни… Отругал бы, наказал, но она хотя бы знала, что ошиблась. А тут — сиди и терзайся.

Краем глаза она заметила, как оконный просвет пересекла чья-то массивная фигура. Двинулась явно к её столу, значит, придётся опять отбрёхиваться от непристойных предложений. Так и есть. Здоровяк с вонючей дымящейся трубкой в зубах, придвинув стул, уселся напротив Аннет, за её маленький шаткий круглый столик, которых здесь была уйма — специально для посетителей, желающих провести час-другой в компании одинокой кружки, без собутыльников. Бывшая трактирщица хмуро перехватила кинжал. Уже не для того, чтобы мясо порезать, а в метательном захвате. Надоели все. Придётся двинуть хотя бы рукояткой в лоб, а там — звать местного вышибалу.

— Эх, детка, разве так я тебя когда-то учил?

Аннет сморгнула — и только сейчас разглядела морду громилы. Чуть припухшую от пития, но в меру, со знакомым до боли глубоким шрамом через всю скулу — памяти об одной небольшой поножовщине на Тортуге, когда пришлось выручать глупую капитанскую дочку, не умеющую пить и чуть было не продавшую себя с потрохами в местный бордель. Огненная когда-то шевелюра стала нынче пегой с проседью; веснушки на корявых щеках и громадных ручищах, заросших рыжим волосом, поблёкли. Лишь глаза были прежними: цвета штормового моря, с характерными вертикальными зрачками, ибо были в каком-то там колене у боцмана Вальжана в родне ирландские русалы…

— Ху-уберт, — не веря глазам, выдохнула она. — Ты? Это ты?

— Кроха, — заулыбался тот, обнажив изрядно выщербленный оскал. — Чтоб меня… да под килем… да вместе с этими самыми… Эй, Кро, это и впрямь ты! А это я.

И сгрёб её в объятья прямо через стол, не обращая внимания на грохот опрокинутой кружки и разбившейся глиняной трубки-носогрейки.

Через час боцман разбивал столешницу третьим по счёту вяленым заморским карпом, потом громадными, но до жути ловкими пальцами счищал чешую и, перехватив кинжал прекрасной дамы, ловко вспарывал рыбье брюхо и драл оттуда вкуснейший твёрдый монолит солёной жёлтой икры. Это Крохе, полакомиться, как в старые добрые времена…