Иная судьба. Книга III

В снопах солнечного света, косо падающих из окон под высоким потолком галереи, кружились пылинки, опускаясь в тишину и покой. Ниже лучей царил полумрак, из которого навстречу посетителю словно выплывали фигуры живущих когда-то герцогов д'Эстре, по-прежнему улыбающихся, задумчивых, суровых, мечтательных, стариков и младенцев, дам и их рыцарей. С противоположной стены — и Марта не была уверена, во всех ли дворцах аристократов этак заведено — взирали их верные слуги: управляющие, помощники, сенешали и коннетабли старинных времён. Смотрели они несколько смущённо, как бы не веря, что оказались в такой великосветской компании. Встречались среди лиц и узнаваемые черты Гийомов и Модильяни.

Герцогиня обернулась к пожилому дворецкому.

— Как вы думаете, мэтр Франсуа, Жильберт скоро вернётся?

Старик благоговейно, едва касаясь, сметал метёлочкой из пышных перьев воображаемую пыль с завитков позолоченной резной рамы очередного холста. Делал он это с такой осторожностью, будто боялся ненароком пощекотать пятки тех, кто красовался на полотнах в полный рост.

— Не могу сказать, сударыня Марта. Вы же сами слышали…

Сдержал вздох. Видимо, и ему не терпелось увидеть хозяина. Мэтр Фуке, конечно, весьма деятельный молодой человек, хоть и эльф, и прекрасно справляется с делами, но никогда не хлопнет его по плечу и не скажет: «Присядьте, дружище. Не в вашем возрасте самолично бегать по этажам, для этого есть посыльные». А душеч… герцогиня слишком уж рьяно подошла к изучению новых обязанностей, и всех в округе успела загонять: и его, и Аглаю, и прислугу. Одна Дениза довольна безмерно. Оно понятно, каждой кухарке лестно, когда хозяюшка по полдня не вылезает из кухни и всё выпытывает о её секретах.

— Мэтр Фуке при вас зачитывал послание: нам надо обождать ещё три-четыре дня, это самая малость, чтобы его светлости со свитой проехаться в Аваллон и Дижон. Да прибавьте сюда время на обратный путь. Неделя на всё, не меньше. Если только он не надумает…

Метёлочка выпала из ослабевших пальцев. Мэтр Франсуа охнул, попытался согнуться, но, как на грех, был сражён прострелом в поясницу. Подскочив, Марта ловко подхватила с мозаичных плит пёстрое опахальце.

— Вот, держите. А давайте, я закончу за вас, дело-то нехитрое!

С благодарностью, не чинясь, дворецкий вручил ей метёлочку.

— Что ж, ваша светлость, извольте. Но примите от старика совет на будущее: при гостях и посторонних такими вот делами самой герцогине заниматься не положено, никак. Дабы не нанести урон чести и своему высокому статусу… Погодите, вон там, в уголках пройдитесь, багет, изволите видеть, широкий да двойной, в самых углах пыли больше всего забивается… О чём это я? Да, к тому, что прежняя хозяйка тоже простой работой не брезговала, и всегда со своего любимого фарфора пыль смахивала самолично, а после того любила переставлять фигурки, с тем, чтобы вроде как сцены из жизни устраивать. Да вы же видели этих пастушек и пастушков, и богинек всяких, они у его светлости на каминной полке так до сих пор и стоят. Как память…

Сморгнув, Марта растерянно опустила метёлочку.

— Видела, но как-то не думала… Я что-то не поняла: это кто же любил пыль с них стирать? Неужели… прошлая Анна?

Старик Гийом аж руками замахал от такого недоразумения.

— И-и, сударыня, Господь с вами! Её тут за хозяйку всерьёз никто не считал, просто светлостью называли и побаивались… Я про госпожу Эстер, светлая ей память.

Оба, не сговариваясь, оглянулись на изображение невысокой улыбающейся женщины в ало-чёрном бархатном платье, с косами цвета воронова крыла, уложенными короной вокруг головы, с огненным взором бархатно-чёрных очей, собольими бровями, и трогательной ямочкой на щеке. Смуглая кожа, не испорченная ни белилами, ни пудрой, была нежной, как у младенца, несмотря на угадывающийся истинный возраст герцогини, запечатленной художником уже далеко не юной девушкой.

— Какая красавица, — с восхищением, и уже не в первый раз, прошептала Марта. — Расскажите мне о ней, мэтр! Вы всё обещаете, а потом переводите разговор на другое.

Гийом отвернулся, скрывая непрошеные слёзы, позорные для мужчины.

— Эх, сударыня… Ежели посудить, это она вам — свекровь, а я-то её знал, считай, девочкой, когда она только-только сюда приехала, сам молодой был, да неравнодушный, каюсь… Всё норовил лишний раз на глаза попасться. Оттого и не женился-то. Изменой своим чувствам счёл… Простите, сударыня. Не могу…

Он замолк, пытаясь побороть волнение.

Её светлость только вздохнула. Вот так всегда. Стоит завести речь о родителях Жильберта — дворецкий тайно рыдает, теряя при этом слова. Если сейчас не прекратить расспросы — у него заболит голова, он будет с видом мученика полулежать в любимом библиотечном кресле, а пожилая горничная Далила, давно и безнадёжно влюблённая в немолодого ловеласа, станет менять ему примочки на лбу. Бедняги оба…

А поговорит-ка она с матушкой Аглаей, вот что. Или с Бертой и Гердой, эти милые болтушки всё про всех знают. Не будет больше терзать дедушку.

Но с этим позже. О чём там ещё писал Жиль в своём «Домашнем задании»?