Индийский ноктюрн

Лестница была темного дерева и вела в тускло освещенную галерею с длинным столом и большим глобусом. На стенах висели потемневшие от времени портреты в натуральный рост суровых и бородатых мужчин. Теотонио бросил меня у двери в библиотеку и быстро спустился по лестнице, словно у него дел невпроворот. Зал был просторный и прохладный, с запахом непроветриваемого помещения. Книжные шкафы были украшены барочными завитушками и инкрустациями из слоновой кости, которые, как мне показалось, находились в плохом состоянии. Здесь стояли по центру два длинных стола с витыми ножками и возле стен низкие столики с церковными скамеечками и старыми плетеными креслами. Я осмотрел первый шкаф справа, разглядел несколько книг отцов церкви и несколько хроник ордена иезуитов семнадцатого века, взял наугад две книги и устроился в кресле возле входной двери, на соседнем столе лежала открытая книга, на которую я не обратил внимания, пролистал одну из двух взятых мною: “Relação do novo caminho que fêz por Terra e por Mar, vindo da Índia para Portugal, o Padre Manoel Godinho de Companhia de Iesu”[6]. На колофоне было напечатано: “Em Lisboa, na Officina de Henrique Valente de Oliveira, Impressor del Rey N. S., Anno 1665”[7]. Маноэль Годиньо отличался прагматическим видением жизни, что совершенно не противоречило его профессии – стража католической веры в этом очаге контрреформации, окруженном со всех сторон богами индийского пантеона. Его повествование было точным и обстоятельным, без церемонностей и риторики. Этот священник не любил метафоры и сравнения; он обладал глазом стратега, разделял землю на благоприятные и неблагоприятные зоны и считал христианский запад пупом земли. Я едва добрался до конца длинной преамбулы, посвященной Его Величеству Королю, когда, по какому-то непонятному сигналу, почувствовал, что я здесь не один. Может, услышал скрип дерева или чей-то вздох, или, что более вероятно, почувствовал на себе чей-то взгляд. Я поднял глаза и осмотрелся. В кресле между двумя окнами с противоположной стороны зала темнела серая масса, которую я, входя, принял за чье-то небрежно брошенное пальто и которая теперь медленно повернулась, словно дождалась минуты, когда на нее посмотрят, и уставилась на меня. Это был старик с длинным и худым лицом и головой, покрытой чем-то, что мне не удалось рассмотреть.

– Добро пожаловать в Гоа, – донесся голос. – Вы поступили неосмотрительно, отправившись к нам из Мадраса на автобусе, дорога полна разбойников.

Голос был очень хриплый, иногда казалось, что это клекот. Я взглянул на него с изумлением. Мне показалось необычным, что он произнес слово «разбойники», и тем более невероятным, что он знал о моей поездке.

– А ночная остановка в том чудовищном месте отнюдь не облегчила ваше путешествие, – добавил он. – Вы человек молодой и предприимчивый, но часто дрожите от страха, из вас бы не вышел хороший воин, вы бы погибли от трусости. – Он посмотрел на меня снисходительно. Не знаю почему, но я чрезвычайно смутился, и это помешало мне ответить. Но как он узнал о моей поездке, подумал я, кто мог ему сообщить?

– Не беспокойтесь, – сказал старик, словно читал мои мысли, – у меня тут повсюду осведомители.

Он произнес эту фразу угрожающим голосом, что произвело на меня забавное впечатление. Мы разговаривали на португальском, я помню, слова его были холодны и далеки, словно между ними и его голосом пролегала пропасть. От чего так получалось и кто он вообще такой? Вытянутая в длину комната была в полутьме, а он находился на противоположной от меня стороне, вдалеке. Все это вместе с неожиданностью не позволило мне как следует его рассмотреть. Только сейчас я заметил, что на нем треуголка из бархата, длинная седая борода, утюжившая ему грудь, затянутую в шитый серебряной нитью корсет. Он был в черном просторном плаще старинного кроя с рукавами-буфами. Прочитав растерянность на моем лице, он отодвинул стул и выскочил на середину комнаты с неожиданной для меня проворностью. Старик был в ботфортах с загнутыми наверху раструбами и со шпагой. Сделал смешной театральный жест, описав широкий полукруг рукой, которую приложил затем к сердцу и громким голосом воскликнул: «Я – Афонсу де Албукерки, вице-король Индии!»[8]

Только в ту минуту я понял, что это сумасшедший. Я это понял, но тут же меня насмешила мысль, что он и вправду Афонсу де Албукерки, и это меня нисколько не удивило: вызвало лишь усталое безразличие, словно с неизбежной необходимостью все так и должно было быть.

Старик смотрел на меня подозрительно, в глазах горели огоньки. Он был высокий, величественный, высокомерный. Я понял, что он ждет, когда я отвечу, – и я заговорил. Слова сами срывались с уст помимо моей воли: «Вы напоминаете мне Ивана Грозного, – сказал я, – точнее, актера, который играл его роль».

Он промолчал и поднес руку к уху.