Инфернальный феминизм

были избирательны в своем поклонении древним божествам: игнорировали Диониса и Пана, этого козлоногого любимца их современников-мужчин, и отдавали предпочтение нескольким женским фигурам. Мужские божества, появлявшиеся в их произведениях, возникали там не как объекты почитания, а в основном для того, чтобы олицетворить какое-нибудь негативное начало. Поэтому Барни и Вивьен уместнее было бы называть не язычницами, а «почитательницами богини», потому что они увлекались культом Великой Матери[1648].

Последнее утверждение, в котором Джей отталкивается от работы юнгианца Эриха Нойманна «Великая мать» (1956), выглядит сомнительным, если вспомнить о том, что Лилит — которая занимает важнейшее место в сочинениях Вивьен и о которой мы поговорим в следующем разделе — явно виделась поэтессе символом антиматеринства и бесплодия и потому никак не годилась на роль «Великой матери». Поэтому в качестве общего утверждения такое суждение Джей совершенно несостоятельно[1649]. Вопрос о Сатане Джей вовсе не затрагивает. Между тем загвоздку с прославлением Сатаны можно разрешить, причем довольно оригинально, если принять предлагаемое нами прочтение: дьявол — женщина, и, таким образом, его фигура гармонично вписывается в рамки того символического культа женских божеств, который наблюдается у Вивьен.

В «Мирской Книге Бытия» Вивьен соглашается с культурным представлением о женщинах — в лице Сапфо, — как о тонких и эмоциональных, и о мужчинах (которых олицетворяет Гомер) — как о порывистых и склонных к насилию существах. Но, совершая феминистский жест, она переворачивает общепринятый иерархический порядок — и прославляет женское превосходство. А еще она подхватывает освященное временем христианское понятие о женщине как об избраннице Сатаны, только вкладывает в него не одиозный, а, напротив, положительный, похвальный смысл. Жанна-Луиза Маннинг высказывала предположение, что под женщинами, созданными Сатаной, подразумеваются именно лесбиянки, однако если вчитаться в сам текст, то разумнее все же предположить, что Вивьен имеет в виду женщин вообще[1650]. Лесбиянка Сапфо представляется в первую очередь идеальным образцом женственности — а Гомер служит наглядным олицетворением тех неприятных и разрушительных качеств, которые, по мнению Вивьен, неотделимы от мужественности.

Есть и ряд других примеров соотнесения Сатаны и демонических созданий с положительными явлениями, с гомосексуальностью и женственностью, тогда как о мужественности, гетеросексуальности и Боге говорится с неодобрением. В стихотворении «Мне явилась женщина» (ит. Donna m’apparve — не путать с одноименным романом — из сборника «Венера слепых») Вивьен противопоставляет «глупое стадо семей» торжествующему воинству мятежных архангелов, которое связывает с именем Сапфо[1651]. В другом стихотворении из той же книги, «Суккубы говорят…», целый отряд сексуальных демониц побуждает читательницу (потому что это явно обращено к женской аудитории) примкнуть к ним: «Покинем счастливую спячку жилья, / Румянец розовых кустов и яблок аромат» — и гордо провозглашает: «Ибо с родом людским мы чужие теперь»[1652]. Преодолев в себе человеческое, они превратятся в «банши, предвещающих горе». В отличие от многих произведений Вивьен, в этом конкретном стихотворении все же не возникает картины, где радостные отщепенки наслаждаются своей непохожестью на обычных людей[1653]. В других ее сочинениях обычно недвусмысленно воспевает все демоническое. В романе «Мне явилась женщина», в диалоге между рассказчицей и Сан-Джованни (обе они выступают беллетризованными двойниками самой писательницы), последняя с самоиронией восклицает: «Вот это успех — чтобы тебя читали в аду! Это вознаградит меня за скромные продажи моих книжек в здешнем мире». А рассказчица затем добавляет: «Справедливость <…> устав от бесплодных блужданий по земной сфере, нашла прибежище в аду. Ибо справедливость — единственная добродетель Демонов»[1654].

В лесбийском мятеже у Вивьен, кроме Сатаны, участвуют и различные другие демонические персонажи, и рассказу о них обычно сопутствует атмосфера какого-нибудь обряда, или же литургический язык. К языческой мифологии, которую Вивьен очень любила, здесь часто примешиваются и христианские элементы — как, например, в «Церере Элевсинской» (из «Венеры слепых»):

Жрица, бледная, как туман,
Позабыв о своей Венере,
Ищет лотосы и дурман
Для Благой Богини мистерий.

Ибо свет и мрак — сплетены,

И прислужницы в лунных ризах,
Аштарот душою верны,
Саваофу бросают вызов.

Восхваляют монашенки блуд,

Белладонну в венки вплетают,
De Profundis задорно поют,
Под Te Deum бокалы сдвигают [1655].