Инфернальный феминизм

Упреки, которыми Фадерман осыпает Вивьен за несоответствие идеалу феминистки — если судить по калифорнийским стандартам 1980‐х годов, служившие ориентиром для самой исследовательницы, — типичный пример того самого антиисторического подхода, от которого нам хотелось бы решительно отмежеваться. К тому же в нем практически отсутствует истинное понимание механизмов принятой в декадентстве инверсии таких понятий, как грех и зло, и представлен чрезмерно упрощенный взгляд на поэтические произведения, насыщенные иронией, бунтарскими деконструкциями и преднамеренными (а также непреднамеренными) двусмысленностями. Мы не ставим перед собой вопрос о том, соответствует ли Вивьен определенным представлениям о «настоящей» феминистке, или может ли она сегодня быть полезна кому-либо как политический автор. Мы хотим разобраться в том, как Вивьен использовала современный ей дискурс сатанического бунта, чтобы сформулировать то, что, очевидно, и для нее самой, и для ее окружения было в некотором смысле феминистской идеологией. А еще нам хотелось бы понять то, что она сформулировала, при помощи значимых интертекстов. Таким образом, мы проанализируем механизм, посредством которого Вивьен использует образ Сатаны как оружие нападения на патриархальность: к каким культурным традициям она обращается, какие риторические стратагемы использует, и как сама Вивьен справляется с противоречиями, обнаруживаемыми в материалах-источниках.

Памела Дж. Аннас, как и Фадерман и другие исследователи, заявляла, что кое-что в поэзии Вивьен, поскольку в ней ощутимо влияние декаданса рубежа веков, должно наверняка отталкивать сегодняшних читательниц-феминисток: «Все эти томящиеся лесбиянки, никнущие лилии, вся эта атмосфера искусственности и смерти»[1718]. Однако она благоразумно предупреждает, что «нельзя смотреть на мир Рене Вивьен в первую очередь с точки зрения общественных нравов и политики нашего времени»[1719]. Мы тоже так считаем: никому, и особенно историку, не подобает брать на себя роль судьи, выносящего приговоры тем деятельницам прошлого, которые считали себя феминистками, за то, что они иначе формулировали свои цели и задачи.

Не все видели в декадентском направлении просто непреодолимый барьер между Вивьен и феминизмом. Другой подход предложила Жанна-Луиза Маннинг — по ее мнению, декаданс для Вивьен «означает противоположность викторианской морали и ее символам, особенно браку и материнству… Клише декадентского романтизма — средства, при помощи которых осуществляется ее бунт». По той же причине, считала Маннинг (и здесь мы с ней солидарны), Вивьен прибегала и к богохульству: «Ее непочтительность тесно связана с ее презрением к общественным условностям, освященным церковью»[1720]. Далее Маннинг развивает эту идею в своей диссертации: «Оскорбляя Церковь, она получает возможность бунтовать против брака и семьи, извращать литературные традиции — наперекор литературному наследию. Использование образа „роковой женщины“ позволяет ей писать о женщинах, разрушающих мужскую гегемонию»[1721]. Кассандра Лэити, мысля в том же направлении, видела в переосмыслении Вивьен патриархальных мифов пример, помогающий «вскрыть конфликты и противоречия феминистического ревизионистского процесса».[1722] Вне сомнения, стратегии подобного рода порождают разногласия, и, пожалуй, творчество Вивьен следует рассматривать как борьбу с этими проблемами, прерванную ее ранней смертью, так что она просто не успела довести его развитие до логического конца. Независимо от того, приемлемо ли ее литературное наследие для феминисток позднего времени, оно является чрезвычайно интересным примером феминистского переосмысления религиозных символов на рубеже XIX–XX веков.

Маннинг указывает и на другие проблемы, которые смущают ее в творчестве поэтессы, — в частности, эгоцентризм (конечно же, предосудительный в глазах феминистки коллективистского левого толка) и склонность к театральному позерству:

Феминизм Вивьен — нарциссический. Он сосредоточен прежде всего на ней самой, а далее распространяется лишь на узкий круг лиц, интеллектуально и социально одобренных ею. В стихах Вивьен содержится ряд компенсаторных представлений о себе — в роли защитницы женских прав, в роли смелой женщины, стоящей над общепринятой моралью, и в роли поэта, умственно превосходящего толпу[1723].