Инфернальный феминизм

Бонни Циммерман так высказывается о последовательницах Вивьен из более поздних поколений лесбийских писательниц: «Если не в силу других причин, то в порядке самозащиты мы объявляем отчужденность высшей и особенной ценностью и прославляем звание изгоя… существа зубастого и клыкастого, наделенного страстями и целями: неприступного, страшного, опасного, иного: выдающегося»[1736]. Эта тенденция культивировать свойственную чужаку-изгою манию величия (или же играть с собственным раздутым образом), которая столь выпукло обозначена в творчестве Вивьен, в XIX веке присутствовала и во многих проявлениях сатанизма вообще. Поэтому сближение этих двух векторов выглядит вполне логичным. Использование сатанических мотивов у Вивьен — хотя и отличается своеобразием, то есть откровенно гиноцентричным, антимаскулинным и лесбийским содержанием, — не является простым случаем заимствования какого-то обособленного мотива, скажем, у Бодлера или Мендеса. Оно представляет собой освоение больших кусков сатанистского дискурса, взятых из разнородного и обширного фонда радикальных идей, которые подпитывали романтизм и декадентство вообще. Потому сатанизм Вивьен прямо-таки бурлит интертекстуальными отсылками, хоть это и не бросается в глаза большинству современных читателей. Надеюсь, здесь нам удалось обнажить значительное количество этих важных смысловых связей.

Летучие мыши, Вельзевул и кокаин: лесбийская поэзия Мари Мадлен

Насколько исключительна была Вивьен? Можно ответить так: почти уникальна. И все же была в ту же эпоху еще (как минимум) одна поэтесса, писавшая нечто похожее: баронесса фон Путткамер (1881–1944), публиковавшаяся под псевдонимом Мари Мадлен. Эту скандальную и весьма популярную немецкую поэтессу, биографические сведения о которой крайне скудны, считали примером того, «до какой степени женщины, любившие женщин, могли в ту пору видеть в самих себе воплощение всех тех сенсуалистских атрибутов, какими наделила лесбиянок французская литература»[1737]. Безусловно, она культивировала — возможно, с подачи издателей — некий мрачный и готический образ. Один из типичных экстратекстуальных примеров — форзацы ее сборника стихотворений «В блаженстве и грехах» (1905), покрытые узором из летучих мышей[1738]. С 1900 по 1928 год она выпустила двадцать одну книгу — по большей части стихи, но были там и пьесы, и рассказы, и романы. Больше всего она прославилась стихами, в которых встречались и похвалы Сатане, и декадентская лесбийская эротика. В отличие от Вивьен, Мари Мадлен, по-видимому, как раз пассивно впитала эти несправедливые клише, не пытаясь сколько-нибудь последовательно переосмыслить их или взглянуть на них под феминистским углом. Или же ее можно рассматривать как автора, который относился ко всем этим клише без особой серьезности и просто использовал их ради литературного эффекта или, быть может, для того, чтобы подразнить родственников-консерваторов.

Отец Мари Мадлен был купцом. В девятнадцать лет она вышла замуж за барона Генриха фон Путткамера, который был старше ее на тридцать пять лет, и таким образом поднялась сразу на несколько ступенек по социальной лестнице. Супруги поселились в Берлине — Грюневальде, и в 1903 году у них родился сын, к которому, судя по всему, мать была равнодушна. Зато ее очень интересовали модные наряды, путешествия, а потом еще и морфий с кокаином. Муж Мадлен умер в 1918 году, и спутником жизни поэтессы стал некий господин фон Крамстер. В связи с Великой депрессией в конце 1920‐х годов баронесса лишилась большей части своего состояния, а вместе с ним и возможности вести прежнюю расточительную жизнь. Умерла она при неясных обстоятельствах в 1944 году, находясь в частной клинике. Ее стихи вызывали большое смущение у большинства критиков, которые ругали ее «бесстыдной» и «порочной», хотя некоторые и признавали за ней подлинный поэтический талант. Через несколько лет после дебюта Мари Мадлен с досадой заметила, что люди приняли ее ранние стихи — написанные по большей части в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, — за настоящую исповедь. В действительности это были просто «песни-мечты», которые она писала для собственного развлечения[1739]. Однако еще интереснее ее личных авторских намерений то, что ее произведения читала очень широкая публика и что в них сочетание сатанизма с лесбийством преподносилось весьма дерзко — как будто с целью посмеяться над нетерпимостью консерваторов.