Инфернальный феминизм

И вокруг нас — ненависть с насмешками,
все осуждают нас, и проповедники
грозят нам карами
и адским пеклом, мы
прокляты навеки!

 [1748]

По мнению Фадерман, такие стихи демонстрируют простое усвоение декадентских метафор, из‐за чего «женщин, признающихся в любви к другим женщинам, неизбежно преследует отвращение к себе и чувство вины»[1749]. Я же не уверен, что это обязательно так. Ведь Пшибышевский, усвоив негативные стереотипы, связанные с поведением авторов-декадентов, отнюдь не пригвождал себя к позорному столбу, чтобы вечно и добровольно терзаться там чувством вины и стыда. Напротив, он даже получал некоторое удовольствие от разыгрывания различных нарративов греха и декаданса. Трудно поверить, что женщины не могли относиться к этому так же. А конкретно в случае Мари Мадлен (как уже отмечалось выше) мы можем еще и предположить, что в ее шокирующих описаниях лесбийской любви мог скрываться и элемент розыгрыша, потому что изначально ее подростковые стихи задумывались как эпатаж и провокация (и, возможно, она сама вовсе не была лесбиянкой). То, что эта тактика оказалась чрезвычайно успешной в коммерческом отношении, и потому поэтесса продолжила идти тем же путем, — уже другое дело.

Слишком уж очевидно, что стихи Мари Мадлен, любившей нехитрые рифмы вроде «любовь» — «кровь», люди читали не из‐за их литературных достоинств[1750]. И все же ее книжки расходились огромными тиражами. Например, сборник «На Кипре» переиздавался много раз, и тот экземпляр 1921 года, которым мы пользовались, относится к партии с 60‐й до 62‐й тысячи отпечатанных экземпляров. Разумеется, выбор лесбийской и сатанинской тем был явно рассчитан на эпатаж, однако больше никаких риторических намерений за ними не просматривается. Если многие из тех, кто прибегал к сатаническому дискурсу, руководствовались какими-то другими мотивами, кроме желания произвести сенсацию (сенсация сама по себе рассматривалась как средство, а не как цель), то в данном случае, похоже, все обстоит иначе. В сравнении с Вивьен Мари Мадлен была менее настойчива в применении сатанического дискурса, менее оригинальна, да и сами ее тексты более грубоваты и незамысловаты. Не считая прославлений лесбийства и выражений ненависти к тем, кто относится к нему с нетерпимостью, в ее произведениях едва ли присутствует какое-либо феминистическое содержание — и вовсе отсутствуют мизандрия и гиноцентризм, столь характерные для Вивьен.

Заключительные слова

В самых разнообразных текстах уже с начала XVIII века лесбийство связывалось с ведьмовством и дьяволом. Лесбиянки изображались и как участницы какой-то странной сексуальной секты, причем довольно часто оба эти подхода совмещались. Таким образом, женская гомосексуальность сблизилась с сатанизмом. Эта ассоциация всплывала не только в моралистических произведениях, но и в книгах вроде порнографической повести де Мюссе «Гамиани». Несколькими десятилетиями позже Бодлер и Суинберн писали стихи, где наблюдалось колебание от безжалостной демонизации лесбийства до прославления его как отважного проявления бунта против деспотичного Бога. Немецкая баронесса, писавшая под псевдонимом Мари Мадлен, предположительно сама лесбиянка, в некоторых произведениях бравировала «запретными» любовными наклонностями и заодно сатанизмом. Обе темы она в полной мере задействовала, вероятно, в стихотворении «Из рода Люцифера» (1900), где в аллегорическом виде представлены тяготы существования двух женщин-любовниц, преследуемых толпой обывателей. Мужчины-геи тоже подхватывали мотив сатанической однополой любви: например, Жак д’ Адельсверд-Ферзен и люди его круга устраивали театральные ритуалы, обставленные в подобном духе. Взгляд на гомосексуальность как на один из чудесных плотских даров Сатаны Ферзен высказал и в своем романе «Черные мессы».