Инфернальный феминизм

Пожалуй, Сара Бернар (1844–1923)[1753] — наиболее известная из всех, кто упоминается во всей этой работе. Ее называли «самой знаменитой женщиной во Франции конца века»[1754]. Как выразился Жорж Бернье, она «обладала даром — служить предметом поклонения правящих кругов, высшего общества, представителей низших классов, а также тесных кругов писателей и художников», то есть обладала поистине редким талантом[1755]. Более того, ее слава имела не только национальный, но и мировой масштаб — и оказалась очень долговечной.

С самого начала важно подчеркнуть, что Бернар никогда открыто не прибегала к сатанизму как к дискурсивному методу и ни разу не выразила симпатию к Сатане словесно. Она часто обыгрывала символику, тесно связанную с сатанизмом, и, например, собственноручно изваяла статуэтку: собственный портрет в обличье дьявола. Для нас она представляет интерес прежде всего ввиду ее широко разрекламированной склонности к мрачным и болезненным образам (включая дьявольские) — в сочетании со столь же известным пренебрежением к нормам «приличного» для женщин поведения. Проявление двух этих тенденций в жизни одного человека — причем одной из самых знаменитых личностей своего времени — послужило примером для других, и они тоже принялись использовать подобные зловещие мифические и литературные мотивы как знаки женской независимости и театрального бунтарства. Таким образом, надевая демоническую женскую личину, женщина четко сигнализировала, что не желает следовать общественным нормам, изображать набожную благопристойность и, возможно, особенно возражает против патриархального уклада, предписывавшего оба кодекса поведения. Как мы еще увидим, когда дело дошло до этих элементов игры, Бернар обрела усердную последовательницу в лице Луизы Казати.

Экстравагантная личность Бернар была тесно связана с меркантилизацией образа артистки как человека, и, как ни странно, она сама могла увидеть здесь новые возможности для того, чтобы вырваться из плена гендерных ограничений. Вот как комментировала это историк Мэри Луиза Робертс:

Совершенно независимо от своего статуса актрисы, Бернар-как-товар создала себе имидж, который был чем-то насквозь иллюзорным и искусственным — вроде игры отраженных образов… Но эта фантазия — как меркантилизированная фантазия — обладала и внятным освободительным потенциалом. Она предоставляла Бернар еще одно пространство, помимо театральных подмостков, свободное от привычных привязок к идентичностям, что позволяло ей и там нарушать правила, касавшиеся гендерных ролей, и придумывать себе освобожденное от условностей новое «я»[1756].

Притом что замечание Робертс весьма любопытно, не следует забывать, что Бернар, при всем ее хитроумии, не могла целиком и полностью контролировать все грани этого «товара» (своего публичного образа)[1757]. Однако те стороны, на которых мы остановимся, были придуманы в основном ею самой. Можно сказать, что Бернар примкнула к традиции «нахальных знаменитостей», где ей предшествовали, среди прочих, Байрон, Оскар Уайльд и Жорж Санд, смело попиравшие буржуазные условности и возвышавшиеся над общепринятым мнением[1758]. Заигрывание с демоническими мотивами было вполне характерной составляющей такого имиджа.

Помимо свободы, которую Бернар обретала благодаря игре на сцене, освободиться от гнета патриархального уклада ей помогала еще и изрядная предпринимательская энергия. Ей не приходилось подчиняться распоряжениям мужчин, потому что в 1880 году она создала собственную театральную труппу, а в 1898 году открыла в Париже театр, носивший ее имя[1759]. Несмотря на формальную независимость, Бернар, естественно, жила в патриархальном обществе, и не следует забывать, что она всегда носила несколько личин попеременно, представая не только в роли своевольной и богемной нарушительницы норм, но временами и в роли мягкой и нежной женщины, сохранявшей различные традиционные женские добродетели[1760]. Однако ее доминирующий образ складывался из помпезного самовозвеличивания, эксцентричности и полного отказа от тихого домашнего идеала.