Инфернальный феминизм

Параллели к некоторым идеям Ассмана (Манна, Криса) можно найти и в одной интересной, но короткой статье, автор которой, Иоганн А. Гертнер, рассуждает о механизмах (светского) мифа и устойчивых культурных мотивов, проступающих в биографиях художников в историческом ракурсе. Художники, по его мысли, из поколения в поколение привыкли перенимать и воспроизводить определенные типы поведения, часто вполне осознанно подражая современникам и предшественникам. Самый очевидный пример — богемный образ жизни, который приобрел вполне опознаваемые черты в XIX веке, и ранняя разновидность которого позднее воспринималась как поведение художника или поэта «не от мира сего». Другая похожая роль подходила для «безумного» художника, а от нее недалеко было до «больного гения», подвидом которого стал уже художник-декадент[1856]. В какой-то степени жизнь Казати отвечала этим критериям, и, не считая того, что она отчасти подражала Бернар, в ее публичном имидже можно усмотреть узурпированный мужской образ художника — романтика или декадента — с упором на экстравагантность (тут можно вспомнить, как Жерваль де Нерваль выгуливал на поводке лобстера, а молодой Теофиль Готье щеголял причудливыми прическами и нарядами). В пристрастии Казати к образам Бернар и других творческих личностей подобного типа — а также к дьявольщине — можно, пожалуй, увидеть попытку объединить стереотипы, заимствованные из биографий разного рода чудаков из мира искусства, с уже существовавшим образом «белой вороны», при этом настроенной антихристиански или по крайней мере еретически. Таким образом, игра маркизы в личины являлась «жизнью в цитатах», изобилуя явными отсылками как к биографии типичного художника-декадента, так и к жизни его литературного создания — мрачной, более или менее инфернальной и отчаянно независимой роковой женщины, вступившей в союз с Сатаной. И если Бернар пыталась хотя бы отчасти уравновесить эпатаж (небольшой) дозой респектабельности, то Казати не утруждалась подобными попытками. Напротив, она без малейшего смущения проживала свою жутковатую роль до конца и порой пускалась во все тяжкие. Как живой, полнокровный образец «демонической женщины», она, пожалуй, не знала себе равных.

Карьера Теды Бары: немое кино и его рекламные трюки

По мнению Филиппа Жюллиана, прямыми наследницами Луизы Казати были женщины-вамп в немом кино, а первым и лучшим их образцом стала Теда Бара (1885–1955)[1857]. Ее настоящее имя было Теодосия Гудман, родилась она в еврейской семье в Цинциннати в 1885 году (хотя впоследствии сама утверждала, будто в 1890‐м), а актерскую карьеру начинала на театральной сцене[1858]. В 1914 году компания Fox Film Corporation предложила ей главную роль в фильме «Жил-был дурак» по мотивам пьесы (1906) Портера Эмерсона Брауна, вдохновленной, в свой черед, стихотворением Киплинга «Вампир». Фильм принес огромные кассовые сборы. Хотя сценическая карьера Бары была не очень успешной, она все равно (по крайней мере, по ее позднейшим уверениям) поначалу не хотела соглашаться на роль этой отрицательной героини — вполне земной «психологической вампирши», творящей зло просто ради зла[1859]. Рекламный отдел Fox придумал хитроумную кампанию для продвижения фильма и выстроил ее вокруг образа главной героини. Так называемой «звездной системы» тогда еще не существовало, и кинокомпании еще не начали рекламировать свою продукцию как средство показа знаменитостей — наоборот, имена актеров даже не всегда значились в титрах и афишах. Так что это был, по сути, первый случай, когда в центре рекламной кампании оказалась личность киноактрисы. Рекламщики сочинили ей какую-то несусветную биографию и дали новое имя — Теда Бара, — которое, согласно позднейшему объяснению, было анаграммой слов «Arab Death» («арабская смерть»). Держась придуманного мрачного образа, актриса позировала для рекламных снимков вместе со скелетом — якобы останками любовника, из которого она выкачала все жизненные соки. На других фотографиях она замирала в соблазнительных позах со змеями, (летучими) вампирами, египетскими мумиями, вóронами и черепами. В пресс-релизах ее называли реинкарнацией таких образцовых злодеек, как Далила, Елизавета Батори и Лукреция Борджиа[1860]. А еще сочинили, будто в какой-то древнеегипетской гробнице было найдено такое пророчество:

Я, Тамес, жрец Сета, говорю тебе так: Она будет казаться большинству мужчин змеей, которая введет их в грех и приведет к гибели. Но это будет неправда. Она будет хорошей и добродетельной, и сердце у нее будет доброе; но большинству мужчин она будет казаться другой. Ибо она будет не такой, какой представляется! И имя ей будет [греческая буква] Тэта[1861].