Инфернальный феминизм

Казати редко задерживалась надолго на одном месте: она жила поочередно в Риме, Венеции, на Капри, в Париже и Лондоне. Повсюду она меняла по своему вкусу интерьер дома, где поселялась: обставляла его в декадентском стиле и заполоняла множеством диковинных предметов. Полы она обычно застилала тигровыми и леопардовыми шкурами, а в числе прочих выставленных напоказ странных штук был рог единорога (вернее, то, что за него выдавалось). На Капри маркиза снимала виллу Сан-Микеле, выстроенную шведским придворным врачом Акселем Мунте. К его немалому огорчению, Казати, храня верность собственным привычкам, повсюду развесила золотые занавески, тяжелые черные бархатные шторы и разложила звериные шкуры. Только два предмета изначального декора виллы она оставила в неприкосновенности: огромный бюст Медузы и египетского гранитного сфинкса. В одной из комнат она поместила свой магический инвентарь, в том числе книги в переплетах якобы из человечьей кожи с торчавшими из нее настоящими волосами. На одной из стен был начертан эзотерический девиз: Oser. Vouloir. Savoir. Se taire (фр. «Дерзать. Желать. Знать. Молчать»). Вероятно, он был позаимствован у Элифаса Леви, из «Догмы и ритуала высокой магии» (1855), но эти же слова можно найти и у Алистера Кроули в «Книге Алеф» (1918). Здесь стоит отметить, что, живя на Капри, Казати планировала съездить на Сицилию — в маленькую общину эзотериков, которую создал там Кроули, — но так и не сделала этого. И если на Сицилии про английского кудесника местные жители рассказывали всякие страшилки, то и про Казати вскоре поползли похожие слухи — будто она у себя на вилле справляет черные мессы и спит в гробу[1840] [1841].

Какая бы правда ни скрывалась за этими слухами (в общем-то, ничто в них не кажется совсем уж невероятным), уместно вспомнить, что на том же острове в то же время жил еще один человек, который тоже предположительно отправлял порочные сатанинские обряды: это был аристократ-гомосексуал Жак д’ Адельверд-Ферзен, с которым мы уже познакомились в главе 7. Однако Казати постигло разочарование: на ее вкус, его черные мессы «оказались чересчур „розовыми“»[1842]. Между тем Райерсон и Яккарино утверждают, что, «хотя маркиза и была всей душой предана черной магии, ее собственные черные мессы были на деле не менее „розовыми“, чем у барона Ферзена»[1843]. Неизвестно, так ли это. Мы не можем ничего утверждать, поскольку не сохранилось практически никаких документальных свидетельств, позволяющих составить представление о ее магических опытах, и вполне возможно, что речь о серьезном увлечении, за которым наверняка скрывался какой-то дьяволический смысл. Но так как не сохранилось никаких дневников или содержательных писем, написанных самой маркизой, и вообще почти никакие ее высказывания не задокументированы, трудно понять, чем именно она занималась — и с какой целью[1844]. Суждения Райерсона и Яккарино, безусловно, убедительны в том, что они хорошо согласуются с другими известными гранями жизни и личности Казати. Мы хотим лишь отметить, что в ту пору и в той среде границы между игрой, художественными замыслами и эзотерическими верованиями обычно были весьма размытыми, как мы уже много раз видели на других примерах, обсуждавшихся в предыдущих главах. По этой причине, а также ввиду недостатка подробной документальной информации по этому вопросу, сводить ее занятия магией просто к игре — столь же безосновательно, что и именовать ее настоящей волшебницей; мы просто ничего не знаем наверняка (как, впрочем, замечают и Райерсон с Яккарино).

Впрочем, одно мы знаем точно: среди опытов, которые проводила маркиза, явно не было успешных попыток получить золото из философского камня, потому что после нескольких десятилетий безудержного мотовства от колоссального состояния маркизы Казати не осталось ровным счетом ничего. В декабре 1932 года все ее личное имущество было продано с аукциона французскими властями, чтобы покрыть долги маркизы. Оставшиеся годы Казати прожила в бедности, обитая в съемных квартирках в Лондоне и часто их меняя. Однако она до конца дней не утратила своего знаменитого жизнелюбия и даже оказавшись в суровых бытовых условиях, продолжала находить поводы для радости. Ее увлечение оккультизмом тоже никуда не пропало. Лишившись возможности нанимать профессиональных медиумов, она активно общалась с миром духов уже самостоятельно — при помощи спиритической доски и жезла, который, по ее уверениям, принадлежал некогда одному великому магу[1845] [1846].

Миф, маска, бунт и жизнь Луизы Казати в (инфернальных) цитатах