Инфернальный феминизм

Я жду его, я готова отдать Дьяволу все, что у меня есть, в обмен на счастье… Мне повезло: я не принадлежу к тем, кого обременяет врожденное чувство добродетели и чести, которые надлежит всегда ставить выше Счастья… Но для меня Добродетель и Честь — пустые звуки. Я несказанно жажду Счастья. И потому я жду прихода Дьявола[1983].

Приход Сатаны — это символ безотлагательной радости, и Маклейн с порога отметает все понятия о загробной награде:

Может статься, после смерти я и попаду в какой-то чудесный и прекрасный край… Но я хочу земного Счастья. Возвышенность и духовность — не по мне. Я — земной, живой человек из плоти и крови с живыми чувствами, и моя душа желает земного Счастья![1984]

Пусть некоторые сочтут предосудительной ту радость, что принесет ей Сатана, — но самой Маклейн, конечно же, нет дела до их мнений:

Находятся люди, которые говорят мне, что я не должна думать о Дьяволе, что я не должна думать о Счастье, — ведь для меня Счастье наверняка означает что-то дурное (как будто в Счастье вообще может быть что-то дурное!); и что мне следует думать о том, как быть добродетельной. Что мне следует думать о Боге. Из-за этих-то людей мир и наполнен глупцами[1985].

Маклейн считает Сатану создателем земного мира, и из этой идеи вытекает, что в нем заключено и добро, и зло. Вот как она разъясняет свою мысль:

Ты великолепен, Дьявол! Ты проделал превосходную работу. Я опускаюсь на колени у твоих ног и молюсь на тебя… Мир похож на болотце, заросшее мятой и белым боярышником. В нем есть еще множество таких же адски прекрасных вещей… [Е]сть поэзия, есть Милосердие, есть Истина. И все это сотворил Дьявол, а еще он сотворил людей, способных чувствовать. …Поистине, Дьявол создал место бесконечной пытки — эту прекрасную зеленую землю, наш мир. Но он создал и еще кое-что бесконечное — Счастье. Я прощаю его за то, что он заставил меня дивиться, — ведь он, быть может, принесет мне Счастье. Я припадаю к его ногам. Я поклоняюсь ему. …Я не могу представить себе ни одного из так называемых подлых поступков, на которые я не пошла бы, если бы только могла стать счастливой. Все оправданно, если оно принесет мне Счастье. Дьявол оказал мне великую милость: он создал меня без совести и без Добродетели. Благодарю тебя за это, Дьявол[1986].

Творение Сатаны — условно говоря, вовсе не Ад на земле. Речь скорее о том, что та смута, которую он породил в душе Маклейн, станет — когда она обретет свое Счастье (с большой буквы) — «орудием радости»[1987].

Для Маклейн Сатана (в метафорическом смысле) — ее божество, а еще он — тот, кто подарил ей все, что ей нравится в жизни: «Дьявол дал мне кое-что хорошее — ибо я считаю, что это Дьявол владеет и правит землей и всем, что на ней есть. Среди прочего он дал мне восхитительное юное женское тело, которому я безоглядно радуюсь и которое горячо люблю»[1988]. Дальше она пишет: «Дьявол, прими от меня искреннюю благодарность за мои отличные ноги»[1989]. Связь между Сатаной, телом и чувственными удовольствиями земного мира была давно известным мотивом, и не только в христианском дискурсе, но и в представлении тех людей, кому нравилось все это прославлять, делая дьявола символом всего перечисленного[1990]. Кроме того, здесь вспоминается понятие о Сатане как о боге природы: к этому образу часто прибегали поэты-романтики, но его корни уходили гораздо глубже — к христианским воззрениям на дьявола как на властителя не возделанной человеком дикой местности (это пошло от толкований евангельских слов об искушении в пустыне, например, в Мф. 4: 1 и Мк. 1: 13). Халверсон отмечает, что окрестности Бьютта — «пески и бесплодные земли», край, не укрощенный цивилизацией и связанный с Сатаной, — по-видимому, давал Маклейн немного отдохнуть от гнетуще-однообразной домашней жизни в городе[1991]. Таким образом, неокультуренное царство дьявола становится прибежищем от людского общества с цепями и оковами его правил, и в особенности — от жесткой гендерной системы, лишающей женщину всякой свободы. Сатана выступает здесь фигурой, которая, как надеется автор, поможет встряхнуть этот затхлый мирок и разнести вдребезги унылую домашнюю тюрьму, куда заточало женщину христианское учение.

«Волнующие демонические ветры»: нечестивые лесбийские желания