Инфернальный феминизм

Притом что в ранних газетных публикациях о Маклейн гомосексуальность напрямую не упоминалась, изредка все же проскальзывали довольно прозрачные намеки на нее. В интервью 1902 года Маклейн «признается в одной странной и безумной страсти — в своей любви к бывшей школьной подруге» (предположительно, подразумевается Корбин, хотя она была не одноклассницей, а учительницей), сказав, что «теперь считает ее своей тайной возлюбленной»[2004]. Даже в эпоху, когда люди были менее склонны к тому, чтобы видеть в таких однополых привязанностях гомосексуальность, само определение, которое писательница дала своему чувству, назвав его «странной и безумной страстью», отчетливо указывает в нужную сторону.

Позднее эта тема зазвучала уже менее двусмысленно — например, в статье Маклейн «Мужчины, любившие меня», написанной в 1910 году[2005]. А в ее последней книге, которая называлась «Я, Мэри Маклейн» (1917), имеются пространные рассуждения о лесбийстве (в главе под названием «Старинный ведьмовской светильник»), где она рисует это явление двояко: и как органичную часть психики большинства женщин, и как темное и сатанинское начало. Здесь она ясно говорит: «Я, пожалуй, — лесбиянка», и заявляет, что «во всех женщинах есть хоть чуточка лесбийской природы»[2006]. Но «отъявленные» лесбиянки, по ее словам, — «порченые плоды»: «стопроцентная лесбиянка — это существо, чья чувственность перекошена на одну сторону… чьи внутренние стены испещрены кричащими языческими красками: чьи избыточные любовные инстинкты представляют собой странную смесь веселья, злобы и luxure (сладострастия — фр.)»[2007]. По-видимому, желая подразнить или поразить читателя, она пускается в откровения: «Я сама целовала и получала легкие поцелуи от лесбийских губ, отчего моя гортань внезапно заполнялась нежной языческой грустью с привкусом крови, пагубной и запретной: дуновение волнующих демонических ветров словно гасило мое дыхание»[2008]. Однако она утверждала: «В моих лесбийских наклонностях нет ничего порочного», а есть «лишь приятный упадок нравов — более развратных, в моих глазах, чем любой банальный traînant (тягучий — фр.) порок». А еще, писала она, в них «есть очарование», которое «умеряет [ее] человечность какой-то злой мощью»[2009]. И решительно подытоживала: «Я сама не знаю, какова я здесь: добра и нежна — или же порочна и неловка. И мне это безразлично». Отношение Маклейн к собственной гомо- или бисексуальности весьма похоже на то, что мы наблюдали у Рене Вивьен в главе 7. Здесь, похоже, усвоен моралистический дискурс демонизации, а затем при помощи цветистого поэтического языка он использован так, что попутно отчасти подорван: ведь, по признанию автора, лесбийская любовь приносит ей радость, и она вовсе не собирается отрекаться от нее, хотя остальной мир и видит в этом чувстве нечто дьявольское. А памятуя о том, что ранее Маклейн открыто и с упоением прославляла Сатану, в ее устах такие эпитеты лесбийства, как «языческое», «демоническое», «адское» и «злая мощь», обретают совсем иное значение, чем имели бы в проповеди какого-нибудь сурового христианского священника. Понятие «демонического» следует трактовать более или менее в рамках созданного ранее самой Маклейн и получившего скандальную известность дискурса сатанинской инверсии, где она переворачивает смысл подобных слов почти с ног на голову[2010].

То же самое относится и к использованию ею различных прилагательных и выражений, четко отсылающих к декадансу: «порченые плоды», luxure, «пагубные и запретные», а также упоминание о «перекошенной чувственности». Благодаря таким писателям, как Оскар Уайльд, суд над которым (за гомосексуальные связи) в 1895 году широко освещался в печати, декаданс как литературно-художественное движение в общественном сознании оказался неразрывно связан с гомосексуальностью и потому навлекал на себя подозрительное отношение. Но поскольку в произведениях Маклейн в целом очень много декадентских черт, наряду с выражением морального релятивизма (который ощущается и в процитированном отрывке), то трудно истолковать ее вышеприведенные слова как осуждение. Скорее, напрашивается вывод, что Маклейн — бисексуалка, по-видимому, предпочитавшая мужчинам женщин, — просто сварила некое риторическое лесбийско-ведьмовское зелье, смешав в нем демонизм с декадансом, и сама не без удовольствия употребляла этот напиток[2011]. А желанным побочным эффектом этого зелья (или, возможно, главной целью, ради которой оно и стряпалось, — в зависимости от того, кому какая версия больше по душе) стала возможность в очередной раз épater la bourgeoisie — скандализировать обывателя.