Инфернальный феминизм

Маклейн противопоставляет свое «юное тело, женственное до последней фибры», мужскому: «Мужское тело — это просто мясо, да, похоже, это просто мясо и кости, и больше ничего»[1992] [1993]. Сатану, как мы уже видели, она считает творцом восхитительного женского тела (которое он дал и Маклейн, за что она ему благодарна), но, судя по всему, не мужского — значительно уступающего женскому[1994]. А кроме того, что она презирает мужское тело и высоко ценит созданное Сатаной женское, она испытывает сильное влечение — явно выходящее за рамки гомосоциальной приязни и переходящее в гомосексуальное физическое желание — к женщине, которая старше нее на двенадцать или тринадцать лет и совсем на нее не похожа: это ее бывшая школьная учительница Фанни Корбин. Эта женщина, которую Маклейн называет «анемоновой дамой», верит в Бога, а Маклейн «охотно готова посвятить всю жизнь Дьяволу в обмен на Счастье — или даже что-то меньшее»[1995]. Корбин уехала из Бьютта, оставив Маклейн, которая томится и тоскует по ней. Хотя вначале она и спрашивает, «много ли в этом бессердечном мире столь же изысканного, как чистая любовь одной женщины к другой», все-таки больше похоже на то, что ее чувства не так уж чисты (точнее, не так уж чужды плотских устремлений)[1996]. По мере чтения книги это впечатление все усиливается. Сидя и размышляя о своей учительнице, Маклейн чувствует, как в ней «где-то глубоко шевелятся и пробуждаются странные, сладостные страсти»[1997]. А дальше она рассказывает:

Моя любовь к ней — какое-то особое чувство. Это не обычная женская любовь. Это что-то такое, что горит собственным ярким пламенем…. Она моя первая любовь — моя единственная и дорогая. При мысли о ней меня заполняют… редкостные, неуловимые ощущения[1998].

Но скоро эти ощущения уже обретают больше определенности, и можно сказать, что Маклейн описывает их довольно недвусмысленно:

Я чувствую к анемоновой даме странное плотское притяжение. Во мне есть некий мужской элемент, который, когда я думаю о ней, вспыхивает и затмевает все остальные. «Отчего я не мужчина», говорю я пескам и бесплодным землям с натужной, надрывной страстью, «тогда бы я подарила этой чудесной, драгоценной, восхитительной женщине совершенно идеальную любовь!» …Значит, это не женская любовь, а мужская, скрытая в таинственных закоулках моей чувствительной женской природы. …Неужели мужчина — единственное существо, в которое можно влюбиться?[1999]

Это объяснение почти не оставляет места для сомнений, даже учитывая иной культурный климат той эпохи в отношении подобных вопросов, суть которого сводилась попросту к их отрицанию. Однако в рецензиях и статьях, опубликованных вскоре после выхода книги, мало что указывает на то, что кто-либо из их авторов видел в этих пассажах проявление лесбийских наклонностей (во всяком случае, никто не выказывал желания поговорить на эту тему)[2000]. Лиллиан Фадерман, которая объясняет популярность произведений гомоэротической направленности в начале 1900‐х годов отчасти влиянием книги Маклейн, вышедшей в 1902 году, крайне скептически высказывалась о возникшей тенденции ссылаться на различия между викторианской эпохой и нашей собственной, чтобы начисто отмахнуться от мысли, что в рассуждениях вроде процитированных выше вообще мог содержаться именно тот смысл, который мы увидели бы там сегодня:

Современные критики завели обыкновение объяснять подобные заявления, в которых явно речь идет об однополой любви, просто риторикой и сентиментальностью той эпохи, отказывая, таким образом, говорящему в подлинности чувств… Вне всякого сомнения, автор желал убедить читателя в том, что его персонаж испытывает определенное сильное чувство (которое в ту эпоху разрешалось выразить и которое в иную эпоху, пожалуй, ее вынудили бы утаить)[2001].

В другом, более раннем разборе Фадерман утверждала, что подобную «привязанность невозможно отличить от романтической любви», однако подчеркивала, что при этом в тексте Маклейн нет ни малейших намеков на предосудительность таких отношений или на то, что ее чувства следует «объяснять греховностью или болезнью»[2002]. Последнее замечание довольно важно: ведь если бы в обществе господствовали тогда такие взгляды на подобную любовь, Маклейн не упустила бы шанса громко и радостно объявить эту любовь порочной. В ту пору в США еще не произошла патологизация лесбийства, а когда это случилось, это сразу же отразилось и в произведениях Маклейн — особенно в ее последней книге, с которой мы вскоре познакомимся[2003].