Инфернальный феминизм

Подобно Авашти, Бэкон считает, что уорнеровский Сатана возник под более или менее прямым влиянием Мюррей, и утверждает, что «у него больше общего с дианическим божеством Мюррей… чем с падшим ангелом христианской мифологии»[2244]. Хотя в этом есть кое-что от истины (особенно когда подчеркивается, что божество ведьм — это бог природы), все равно более важной представляется преемственность, связывающая роман Уорнер с романтическим сатанизмом. Тем более что мотив Сатаны как освободителя — центральный для романа Уорнер — в книге Мюррей вовсе отсутствует. Заметны и некоторые другие расхождения со взглядами Мюррей: например, асексуальные отношения Лоры с дьяволом совсем не похожи на те обряды, связанные с сексуальным культом плодородия, которые, по утверждению Мюррей, лежали в основе ведьмовского культа[2245]. По предположению Гэррити, Мюррей, считавшая колдовство формой поклонения природе и исконной религией Британских островов, стала важным ориентиром для Уорнер: ведь та изобразила Лору лесбиянкой, тесно связанной с сельской Англией, этим логовом национальной идентичности. Здесь можно усмотреть попытку натурализовать лесбийство и чуть ли не приравнять его к истинному британству[2246]. Однако, как указывает сама Гэррити, Мюррей не пыталась политизировать ведьму — то есть превратить ее в какого-нибудь агента феминизма или, можно добавить, образцового борца за права лесбиянок[2247]. В целом различия между образами ведьм, созданными Мюррей и Уорнер, кажутся куда более заметными, чем сходство между ними. И тем не менее лекция о ведьмах, которую Уорнер прочитала в марте 1927 года, похоже, была напрямую вдохновлена взглядами Мюррей. Одна из слушательниц позже вспоминала, что Уорнер рассказывала [публике], что ведьмы в действительности считали дьявола богом, только не знали, что на самом деле он — древний бог Плодородия… И что неудивительно, что христианство было потрясено столь древней и чуждой аскетизма религией… [Она] рассказывала, что ведьмы радостно справляли шабаши, не ощущая за собой никакой греховности[2248].

Дэвид Кэррол Саймон пишет, что от «Лолли Уиллоуз» «исходит аура ведьмовского очарования, из‐за чего ходили слухи, будто автор сама была сведуща в черной магии»[2249]. Однако повинна в этом была не только книга. Уорнер — возможно, давая волю своему мрачноватому чувству юмора, — охотно подыгрывала журналистам, донимавшим ее вопросами, и намекала на то, что она сама, возможно, тоже ведьма (об этом мы еще поговорим). Нечто похожее она говорила и в частных беседах. Когда Вирджиния Вулф спросила Уорнер, откуда она так много знает о ведьмах, та ответила: «Потому что сама такая»[2250]. Такие шутливые заявления, скорее всего, следует понимать, например, в свете слов Окленд, рассказывавшей о непочтительном отношении своей подруги к религии: «Она испытывает настоящий ужас перед любыми формами религии, которая, по ее мнению, опасна и разрушительна»[2251]. Таким образом, в шутку называя себя ведьмой, Уорнер могла беззаботно заявлять о своем специфически женском сопротивлении религии (христианству), однако в этих заявлениях точно не было ничего похожего на попытки буквального «оживления» ведьмовства, предпринятые Джеральдом Гарднером несколькими десятилетиями позже. Конечно, Уорнер тянуло к колдовству с детства, когда она нашептывала заклинания своему коту, «ощущая черную надежду на то, что они подействуют», а однажды подговорила кухарку, служившую в семье, разыграть вместе с нею на кухне сцену с ведьмовским котлом из «Макбета». Впрочем, подобные происшествия, конечно же, нельзя приравнивать к подлинной истовой вере в чародейство и дьяволизм[2252]. Учитывая похожие анекдоты, относящиеся уже к зрелому возрасту Уорнер, все равно можно сказать, что ее негативное отношение к религии не распространялось на магию и на сверхъестественное, а ограничивалось лишь официальной религией. Здесь показательна такая история: ее подруга Джой Финци в пору, когда Окленд болела,

рассказала [Уорнер] об оксфордских ведьмах, которые помогли Джеральду [мужу Джой, композитору Джеральду Финци], когда того оперировали. Сильвия была заинтригована, но не осмелилась упомянуть об этом Валентине, опасаясь, что та примет такую идею в штыки, и потому разговор повела сама Джой. В итоге она унесла с собой каплю крови, чтобы приобщить Валентину «к ложе». Валентина выздоровела, как это бывало обычно, но мысль о черной ложе наверняка успокоила Сильвию, которая поверила в нее совершенно иррационально, как и полагалось[2253].

«Мисс Уорнер наверняка сама ведьма»: рецепция «Лолли Уиллоуз»