Инфернальный феминизм

Готическое направление — с его повышенным вниманием к героям-злодеям и нравственной неоднозначностью — подарило литературе нескольких демонических женщин, которые весьма убедительно изложили бунтарские доводы в пользу своего аморального мировоззрения, начисто расходившегося со всеми заповедями христианства. Возможно, эти антигероини оказывались симпатичны некоторым читателям (симпатизировавшим феминистским идеям) как независимые и сильные женщины. Их раскрепощенность могла восприниматься как прямое следствие их дьявольской натуры. Красноречивая чертовка Бьондетта из повести Жака Казота «Влюбленный дьявол» (1772) — первая из длинной череды подобных персонажей, к которым следует причислить и Каратис из «Ватека» (1786) Уильяма Бекфорда, и Матильду из «Монаха» (1796) Мэтью Г. Льюиса, и Кларимонду из «Любви мертвой красавицы» (1836) Теофиля Готье. Виктория, главная героиня романа Шарлотты Дакр «Зофлойя» (1806), обретает некоторую самостоятельность благодаря своему сговору с Сатаной, однако с гораздо бóльшим сочувствием эта же идея передана Чарльзом Метьюрином в «Мельмоте Скитальце» (1820), где заглавный герой изрекает горькие истины, просвещая доверившуюся ему невинную Иммали. Все эти произведения отличает заметная степень неоднозначности. Однако даже в раннем готическом тексте, где сильнее всего выражена симпатия к демонической героине, — в «Любви мертвой красавицы» — нельзя обнаружить ни малейших феминистских настроений.

Настоящий инфернальный феминизм зарождается вскоре после того, как в мировой истории определенно заявил о себе сам сатанизм (в широком смысле). Перси Биши Шелли, сыгравший главную роль в сотворении литературного сатанизма, был феминистом. В «Возмущении Ислама» (1818) он объединил оба течения. Воодушевленная сатанинским началом революционерка, действующая в этой поэме, провозглашает, что раскрепощение женщины — необходимое условие для истинного освобождения всего человечества. Следовательно, Перси Шелли, написавшего «Возмущение Ислама», где самым явным образом переплетены одинаково недвусмысленные сатанизм и феминизм, можно считать первым инфернальным феминистом. Менее открытые шаги в ту же сторону сделал лорд Байрон в драме «Небо и земля» (1821), где мятежные ангелы (изображенные в довольно выигрышном свете — в отличие от мстительного и жестокого Бога) предлагают женщинам бежать от нежеланного брака со смертными мужчинами. Другим главным представителем литературного сатанизма был Шарль Бодлер. В некоторых его стихотворениях из сборника «Цветы зла» (1857) выражалось сочувствие к демоническим (в буквальном смысле слова) лесбиянкам, которое вполне можно истолковать как солидаризацию с инфернальной женственностью — в противовес Богу как мужчине-угнетателю. Однако этого мало, чтобы объявлять Бодлера феминистом: это было бы большой натяжкой. Примерно то же самое можно было бы сказать и о Алджерноне Суинберне и его гимнах демонической женственности в «Поэмах и балладах» (1866).

А вот историк Жюль Мишле в книге «Ведьма» (1862) — якобы научном исследовании феномена ведьмовства — высказал несколько идей, которые вполне можно назвать феминистскими. В глазах Мишле ведьма была протосоциалисткой, для которой тесная связь между Господом на небесах и феодалами на земле была очевидна. По его словам, черная месса служила искуплением Евы и сакрализацией — женщинами и для женщин — женского тела. Кроме того, ведьмовское умение разбираться в лекарственных травах делало женщину независимой от собственных биологических функций. Однако в целом книга Мишле достаточно консервативна во взглядах на женское место в мире. И тем не менее впоследствии некоторые деятели считали полуфеминистские пассажи этой книги самыми главными ее частями и развивали изложенные в них мысли.

В 1864 году американская феминистка Элиза У. Фарнэм в книге «Женщина и ее эпоха» прославила эдемского змея как подателя мудрости и противопоставила его Богу, желавшему удерживать человечество в рабстве невежества. По мысли Фарнэм, то, что Ева первой приняла дар от доброго вестника, ясно говорило о духовном превосходстве женщины. Это один из первых в истории примеров феминистского контрпрочтения третьей главы Книги Бытия — тактики, которую позднейшие авторы будут применять снова и снова. Совершенно иначе представлен мотив женской самостоятельности как дьявольского явления в протодекадентском романе Захер-Мазоха «Венера в мехах» (1870). Показывая, как возрастает независимость любовницы главного героя, автор прибегает к инфернальным метафорам. Завершается роман монологом о необходимости предоставить женщинам больше прав — и потому все, что предшествовало этим рассуждениям, вполне можно расценить как отчасти феминистский нарратив (хотя такая интерпретация, конечно же, вызывает много вопросов).