Инфернальный феминизм

Введенный Мишле мотив ведьм как достойных похвалы феминисток нашел продолжение в работе Матильды Джослин Гейдж «Женщина, церковь и государство» (1893) и в книге Чарльза Лиланда «Арадия, или Евангелие ведьм» (1899). В частности, Гейдж обозначила проблему еще резче и высказала мысль, что якобы справлявшиеся в Средние века черные мессы представляли собой открытый вызов христианству — чей Бог и его земные представители нагло попирали женские права. Сплетение феминизма с ведьмовством наблюдалось и в сборнике рассказов Джордж Эджертон «Лейтмотивы» (1893). Ведьма у Эджертон служила метафорой, помогавшей создать образ тогдашних «новых женщин». Портрет отталкивающей мадам Шантелув в якобы документальном романе Карла-Жориса Гюисманса «Бездна» (1891) тоже явно был призван сказать читателям нечто важное о женщинах той эпохи, однако в данном случае речь шла об односторонней демонизации независимых, волевых особ. В «Бездне» — самом авторитетном тексте того периода, рассказывавшем о практике религиозного сатанизма, — само дьяволопоклонство рассматривалось как в первую очередь женское явление. Непосредственным предшественником литературного хита Гюисманса был жутковатый роман Катюля Мендеса «Мефистофела» (1890), где сатанизм изображался как мужененавистническая лесбийская секта, возглавляемая дьяволицей, которой подносят в качестве священной жертвы полные корзины отрезанных детских пенисов. В романе Мендеса, как и в готических романах предыдущего рубежа столетий, ощущается изрядная симпатия к сатанической главной героине, и потому, например, ей позволяется оправдывать свою позицию в длинных монологах. Солидарность с Мендесом и Гюисмансом во взглядах на культ дьявола как главным образом женское явление выразил берлинский декадент Станислав Пшибышевский в книге «Синагога Сатаны» (1896–1897), также высказавший мысль, что Сатана изначально был женским божеством. Поскольку сам Пшибышевский именовал себя сатанистом и последовательно занимался семантической инверсией (согласно его философским воззрениям, декаданс — это прогресс, зло — это добро и так далее), подобные заявления обретают неоднозначность, и потому их трудно расценивать просто как женоненавистнические фантазии. Зато его утверждения о том, что «порочность» женщин и ведьм служила своего рода двигателем эволюции, бесспорно можно истолковать как прославление — тем более что в мировоззрении Пшибышевского эволюция признавалась наивысшим благом.

Некоторые другие декаденты, пусть и менее решительные в утверждении своего контрдискурса, тоже восхваляли демоническую женственность. Чаще всего эта традиция восходила к вышеупомянутым произведениям Бодлера и Суинберна, но временами, особенно ближе к концу века, обретала еще более выпуклое выражение. Например, в сборнике английского эстета Теодора Вратислава «Причуды» (1893) есть стихотворения, где он изъясняется в любви к женственности именно демонического типа. Любование этим мотивом заметно и в изобразительном искусстве тех лет: женщина представала творением Сатаны или его союзницей в таких произведениях, как «Грех» (1891) Франца фон Штука, «Дьявол показывает женщину народу» (1898) Отто Грейнера и «Сотворение женщины» (ок. 1900–1905) Альфреда Кубина. Среди художников, обращавшихся к теме отношений женщины с дьяволом, главное место по праву принадлежит бельгийцу Фелисьену Ропсу, а наиболее знаменитым примером трактовки этой темы является его знаменитая серия эстампов «Сатанисты» (1882). Иногда он создавал почти исполненные сочувствия образы женщин, заключивших пакт с Сатаной, — как, например, на гравюре «Яблоко» (1896).

Англоамериканка Рене Вивьен, обладательница большого наследного состояния, жившая в Париже и писавшая по-французски, сочиняла стихи и прозу, где прославляла Сатану как положительного персонажа, связанного с женским началом. В «Мирской Книге Бытия» (1902) дьявол изображен творцом женщины и красоты, а Бог — создателем мужчин, войны и всего того, что ненавистно Вивьен. Ведьмы и Лилит — вот другие образы, к которым обращается поэтесса, критикуя мужское засилье в мире. Будучи лесбиянкой, Вивьен избрала сатанизм как язык сопротивления, направленный одновременно против патриархальности и гетеросексуальности. А еще она применяла особый тип декадентской эстетики в манере одеваться, выборе домашних питомцев (например, змей и лягушек) и украшении домашнего интерьера: все это недвусмысленно говорило о том, что сама Вивьен — на стороне Сатаны, ночи и ведьм. Таким образом, тексты становились неотделимы от личности их создательницы.