Инфернальный феминизм

Главный мотив, появляющийся снова и снова, — это мотив сговора Евы со змеем в Эдемском саду, положительно переосмысленный. Часто он давался сквозь призму мильтоновского пересказа этого события, что ясно дает понять: Ева приняла предложенный змеем плод, чтобы получить равные с Адамом права. Наиболее последовательную деконструкцию общепринятого толкования третьей главы Книги Бытия мы видим у Блаватской в «Тайной доктрине» (1888) и в «Женской Библии» (1895). В последнем труде международный (но состоявший преимущественно из американок) коллектив феминисток подверг Священное Писание радикальному пересмотру. Публикации этих работ предшествовали заявления нескольких женщин о том, что тяга Евы к знанию отнюдь не была злом (эту идею они отстаивали, в частности, потому, что мужчины пытались препятствовать женщинам в получении высшего образования, ссылаясь именно на этот библейский эпизод) и что, следовательно, змей тоже не совершил ничего дурного. В конце XIX века третью главу Книги Бытия все еще продолжали использовать в качестве оправдания целого ряда притеснительных практик — от отказа врачей облегчать женщинам родовые муки до требований, чтобы женщины повиновались мужьям, а еще помалкивали, приходя в церковь. Потому эта библейская глава и оказалась мишенью для нападок феминисток, начиная как минимум с 1860‐х годов. Некоторые из них стремились обелить змея, чтобы заодно подорвать и представления о Еве как о первой грешнице. Кроме того, желание Евы обрести знание выглядело в глазах ее защитниц естественным и похвальным.

Блаватская совершенно точно знала о том, что третья глава Книги Бытия часто использовалась в целях насаждения и сохранения патриархальных порядков, и ее контрпрочтение — хотя Ева и не занимает в нем центрального места — хорошо вписывается в эту традицию феминистских «подрывных» толкований. В свою очередь, тот вклад, который сама Блаватская внесла в эту традицию, оказал воздействие на создание «Женской Библии», так как несколько участниц этого издательского проекта были теософками. Отзвуки подобных идей, только в еще более явном виде, можно обнаружить у Сьюзен Э. Гэй, использовавшей мысли, высказанные о грехопадении в «Тайной доктрине», в своих феминистских полемических выступлениях, где она возражала против обычной мужской тактики — пускать в ход третью главу Книги Бытия с политическими целями.

Затем у этих радикалистских похвал вкушению запретного плода появились разнообразные отголоски: например, в Париже, да и во многих других городах, женщины начали носить ювелирные украшения, изображавшие проступок Евы, Фелисьен Ропс создал гравюру «Яблоко» (1896), а Луиза Казати решила сама сыграть роль змея и в придачу заказала настенную роспись, где она сама должна была предстать в обличье Евы, вступающей в сговор со змеем. Тот же мотив фигурирует и во множестве литературных текстов — например, в романе Сильвии Таунсенд Уорнер «Лолли Уиллоуз» (1926) и в повести Айно Каллас «Невеста волка» (1928). Поскольку традиции, сложившиеся вокруг третьей главы Книги Бытия, сделались частью важнейших христианских патриархальных представлений о том, почему женщинам следует безропотно сидеть дома и не вмешиваться в мужские дела, было совершенно естественно, что именно этот библейский эпизод стал главным камнем преткновения, когда феминистки подступились к христианской мифологии. Хотя Блаватская и не была настоящей феминисткой, ее решение превратить змея, Сатану, в спасителя человечества, несомненно, сыграло здесь очень важную роль, потому что как духовный лидер она оказывала обширное культурное влияние на людей, увлекавшихся альтернативными идеями. Можно утверждать, что позднейшие радикальные переработки этого мотива, скорее всего, были прямо или косвенно навеяны учением Блаватской.