Инфернальный феминизм

Кто высказывал эти идеи: к каким общественным сословиям принадлежали эти люди, что можно сказать об уровне их образования, о темпераменте и политической ориентации?

Дискурс, связанный с инфернальным феминизмом, всегда оставался прерогативой образованных людей, принадлежавших к буржуазии или аристократии. Поскольку этому дискурсу присущи различные тонкости и нюансы, а опирается он на довольно сложный богословский, исторический и литературный материал, для того чтобы внести в него заметный вклад, требовалась определенная степень знакомства со всеми этими областями. В XIX веке такое знакомство оставалось привилегией высших слоев общества. Среди тех, кто обогатил традицию инфернального феминизма, не было представителей рабочего класса, зато некоторые из этих людей принадлежали к знати (Перси Шелли, Блаватская, Мари Мадлен и Казати) или происходили из очень богатых семей, как Вивьен. Другие, хотя и не имели баронского титула или миллионов на счетах, занимали прочное место в верхушке среднего класса, а значит, получили неплохое гуманитарное образование. Отец Сильвии Таунсенд Уорнер был директором престижнейшей школы Хэрроу, Айно Каллас родилась в семье известного финского писателя и фольклориста, и так далее. Американские суфражистки вроде Гейдж, Стэнтон, Чандлер и Деверё тоже, как правило, происходили из просвещенных семей[2295].

Поскольку этот дискурс транслировал взгляды на место женщины в обществе, инфернальный феминизм, разумеется, никогда не проповедовался людьми, занимавшими сколько-нибудь заметные официальные должности. Чаще всего это были радикально настроенные вольнодумцы, агитаторы или же богемные художники и писатели (впрочем, часто обладавшие немалым личным богатством, которое делало их неуязвимыми для потенциально катастрофических последствий подобного эпатажа). Кроме того, отсутствие официального влияния, несомненно, связано с тем, что большинство выразителей этого дискурса были женщинами — и уже по этой причине не имели практически никакой возможности что-либо изменить в политической или государственной сферах, по крайней мере по сравнению с мужчинами в целом. Конечно, и в ту пору были отдельные женщины, оказывавшие на общество огромное влияние (например, королева Виктория, если говорить о законодательной правительственной власти, или некоторые консервативные участницы прений, если говорить о неофициальном культурном влиянии)[2296]. Однако феминистки-«сатанистки» принадлежали почти исключительно к той прослойке, которую Брюс Линкольн называет маргинальной интеллигенцией. Суфражисток вроде Матильды Джослин Гейдж и тех участниц книжного проекта «Женская Библия», кто предлагал радикально пересмотреть толкование третьей главы Книги Бытия, не пускали в политику в силу их принадлежности к женскому полу. Из этого можно заключить, что контрдискурсивная стратегия избиралась теми, кто был лишен настоящих политических средств борьбы (или по каким-либо причинам не желал к ним прибегать), или же использовалась как дополнительный метод при следовании подобному курсу действий. В только что упомянутом случае религиозный контрдискурс был частью более обширной феминистической и политической программы, которая провозглашалась совершенно открыто[2297]. По некоторым соображениям не все желали явным образом заниматься политикой, даже прекрасно сознавая подоплеку своих сочинений. Именно так дело обстояло с Блаватской, Мари Мадлен, Рене Вивьен, Мэри Маклейн, Сильвией Таунсенд Уорнер и Айно Каллас.

Это подводит нас к вопросу об их темпераменте. Многие из тех, с кем мы встречались в предыдущих главах, были радикальными индивидуалистами. Связь между сатаническим дискурсом и индивидуализмом возникла еще в ту пору, когда романтики восхищались речью мильтоновского Сатаны о том, что дух — сам себе пространство. Таким индивидуализмом часто щеголяли перед остальным миром — например, поражая воображение обывателей вычурностью повседневных нарядов или затейливыми маскарадными костюмами, — как это делали Бернар, Казати, Вивьен и Уорнер. А вот кружок американских суфражисток, работавший над «Женской Библией», не разделял этого духа непримиримого индивидуализма. И их инфернальный феминизм, конечно же, не был столь же недвусмысленным, как, скажем, у Вивьен. Однако всех этих деятельниц, которых мы сейчас приводим в пример, объединяла общая черта темперамента: страсть к эпатажу и к задорной полемике или смелым поступкам. Если бы не это, они бы вообще никогда не прибегли в своей деятельности к тактике инфернального феминизма. Ведь объявить героем Сатану значило открыто вызвать огонь на себя.