Инферно

Раздались звонкие удаляющиеся шаги. Хирург усмехнулся, что-то пробормотал под нос и вернулся к тележке. Сильные руки крепко ухватили его и переложили на что-то холодное и твердое. Тележку укатили. Хирург что-то прикручивал и подвинчивал. Ему помогали. Хлопоча над своими инструментами, он ворковал:

— Сейчас, моя радость, мы с тобой потанцуем. Ты в надежных руках. Все будет хорошо…

Ассистенты, безмолвные бионы, сняли с него всю одежду и подключили к рукам какие-то трубки. Над лбом нависла странноватая конструкция на кронштейне, напоминавшая сито, обращенное чашей к его голове. Вместо дырочек в сите мигали огоньки: зеленый, синий и желтый. Иногда огоньки складывались в забавные узоры или пропадали вовсе, а потом их танец возобновлялся.

— Сейчас мы начнем, потрепи еще немножко, — приговаривал хирург, раскладывая инструменты и бегая вокруг операционного стола взад-вперед. — Эта дура слишком плохо обращалась с тобой. Ай-яй-яй! Какие шрамы! Какое невежество! Какое халатное отношение к замечательному биоматериалу. Ничего. Мы кое-что подправим. Проведите диагностику.

Ассистенты уселись за приборы и принялись клацать кнопками. Спустя минуту раздались их монотонные голоса, сыпавшие цифрами, данными и формулами. Хирург совершал последние приготовления и приговаривал: «хорошо, хорошо, очень хорошо».

— Аллергия? Патологии? Свертываемость? Скорость оседания эритроцитов? — сыпал он новыми вопросами, и ему отвечали.

Наконец допрос прекратился. Хирург установил последний экран и, поглядывая на него, взял в руки скальпель — предмет, похожий на перо, с проводком, тянувшимся вниз. Повертел в руках, критически осматривая, отложил. Потом сделал некий жест и сложил руки в узор, похожий на треугольник. И окаменел на несколько минут.

Мерно пикали приборы. Сознание, запертое в теле, плавно мерцало, работа органов чувств то усиливалась, то затухала.

— Приступим. Для начала обновим плазму.

Заработал насос. Что-то желтоватое пробежало по прозрачной трубке к его руке. Что-то красное вырвалось от второй руки по второй трубке. Процедура длилась, ассистенты меняли трубки, что-то переключали и правили, пока хирург не скомандовал:

— Достаточно. Теперь чистка органов. Выводим токсины. Пускайте амальгаму.

Они колдовали над ним. Ощущение времени вытянулось, исказилось. Все напоминало очень долгий сон, бесконечно повторяющийся и цепкий, какие бывают перед самым пробуждением.

— Чудесно, — сказал хирург. — Ну вот теперь можно работать.

Снова в его руке блеснул скальпель.

— Делаю надрез.

Хирург аккуратно рассек его плоть в нескольких местах.

— Сыворотку.

Потом он склонился над его лицом и нежно прошептал:

— Бедняжка, они издевались над тобой. Они делали тебе больно. Я тебе помогу. Мы превратим в твою боль в наслаждение. Сейчас ты все поймешь.

Хирург подмигнул ему, словно только что выдал страшный секрет, и вернулся к своему занятию. Вскоре его руки окрасились кровью. Он орудовал скальпелем так, словно рисовал картину — только одним цветом и сотнями его оттенков. Он совершал сотни мелких движений, иногда резко, иногда плавно. Он вспотел, но словно торжествовал. В его глазах светилась радость. Тело, оглушенное наркотиком, доносило до сознания отзвуки какого-то ощущения, что рождалось внизу, в районе его пояса и ниже. Этому ощущению полагалось быть болью. Но оно не было болью, оно было ноющим, слабым, но медленно нарастающим жгущим чувством… удовольствия. Оно было примитивным, физиологическим, но стойким. И сознание с удивлением принимало это странное ощущение, страшась того, что оно захватывает власть все больше и тело отдается ему все сильнее. В недрах сознания родилось страшное желание — чтобы операция не кончалась. Хирург это понимал; сейчас этот человек имел над ним полную власть. О, как он, лежащий, распятый на столе, хотел бы, чтобы этот щуплый головастый человечек прикончил его!

Одно движение скальпелем. Всего одно легкое движение — как штрих кистью на полотне майсо. Но хирург продолжал колдовать над ним. Вскоре он вытащил из его тела что-то — скользкое бурое переплетение органов и сосудов — и положил это в банку, как величайшее сокровище.

— Какая прелесть! — шептал он. — Опечатать.

Бион закупорил банку и понес прочь.

— Так, — заключил хирург, вытирая перчатки, перепачканный кровью по локоть. Кровь забрызгала его халат, грудь, лицо. — Что там с показателями?

— Давление выше нормы, — отчеканил второй бион. — Пульс участился.

— Вколите еще четверть куба, — распорядился хирург и сказал лежащему. — Все хорошо, моя радость. Все идет как положено. Жаль, что мне придется вернуть тебя ей. Но такова сделка. Зато я подправлю тебя. Сейчас мы все здесь приберем.

Он вынул прибор с ручкой и манипуляторами, похожими на лапки насекомого. Нажал на кнопку. Между лапками показалась вязкая белесая жидкость. Лапки засучили и стали выплетать нить.

— Пульс усилился. Температура повышается, — сказал бион-ассистент. — Организм вырабатывает неизвестный защитный фермент.

Хирург застыл. Лапки выткали нить длиной уже с локоть.

— Срочно произвести анализ фермента.