Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Рядовой Жуков семилетку окончил с отличием и такого обращения не выдерживает:

— Товарищ лейтенант, у меня есть мозги!

Удивительно, но в голосе ротного появились человеческие интонации, лейтенант явно обрадовался:

— Вы пререкаетесь! Три наряда на работы вне очереди!

— Есть! — угрюмо подтверждает Жуков, но процедура ещё не окончена.

— За ответ не по уставу ещё два наряда!

— Есть ещё два наряда, товарищ лейтенант!

Закутанный в плащ-палатку посыльный, отец родной, спаситель, появляется из темноты и громким шёпотом орёт:

— Комадира роты к комбату!

— Иду, — не оборачиваясь, бросает Клитин, и снова механику: — Вонючую тряпку убрать, чтоб я её больше не видел!

Ротный, скрипя сапогами, растворяется в темноте. Жуков подбирает брошенный в грязь пастуший плащ, встряхивает и аккуратно сворачивает.

— Глаза бы тебе достать, чтобы видел меньше, — фраза гораздо длиннее и эмоционально насыщеннее, но большая её часть записи не поддаётся.

Из-за танка выходит заряжающий, помогает запрятать ценный предмет под брезентовым чехлом на корме машины.

— Чего это Клистир сегодня разошёлся?

— А хрен его знает, Васька. Может, его бабы не любят? На нас отрывается.

— Юра, только не лезь на рожон.

Майор Барышев устало проводит рукой по лицу, на секунду прикрывает глаза.

— Бери лучшие экипажи, но без толку не геройствуй — сам понимаешь, местность кавалеристы осматривали, причём в темноте. Можно там через поток переправиться, нет — на месте оценишь, решение за тобой. Ночью, на трёх-четырёх танках шанс прорваться есть, днём в этой кишке ляжем все — и мы, и греки. Твоя цель — тяжёлая батарея, сможешь уничтожить — город наш. Но если поймёшь, что прорваться не получится — возвращайся. Через день, через неделю мы всё равно его возьмём.

После батареи двигай сюда,—— карандаш комбата ткнулся отточенным грифелем в карту, — Ночью не найдут. Когда начнём, ударишь им в спину. Не справишься с гаубицами — мы через реку не пойдём. Всё понял?

— Понял, товарищ майор. Разрешите выполнять?

— Идите, лейтенант.

Хлопнула дверь, простучали по откидной лесенке сапоги Клитина, качнулся кузов штабного автомобиля.

— Чёрт, комиссар, как мне Котовского не хватает! — Барышев бросил карандаш на карту. Алексей точно справился бы, а этот… Прибор какой-то, а не человек.

— Неправильный он, командир, — Окунев отложил в сторону вчерашний боевой листок, и посмотрел на Барышева. Надо его с роты убирать. Политрук третьей до сих пор в госпитале, но мне докладывают — нехорошо в роте. Устав не нарушен, но рота командира не приняла – терпят. Командиров Клитин под себя согнул, люди озлоблены.

— Ротный — не девка, чтобы всем нравится. Я его тоже не люблю.

— Я с ним говорить пытался — такое впечатление, что с репродуктором побеседовал. Будто не слышит он меня. Я выполняю свои обязанности — спародировал Окунев лейтенанта. Надо будет его на партсобрании проработать.

— Вернётся живым — проработаешь.

Греки не ошиблись — в этом месте галечное дно может выдержать танки. Четыре машины приготовились к рывку на занятый врагом берег.

— Надеюсь, макаронники не заметили, что мы от колонны отстали, — самому себе шепчет Клитин.

Оставшиеся танки третьей роты, отчаянно гремя моторами на повышенных оборотах, уходят дальше по дороге.

Лейтенант не собирался упускать свой шанс — именно от него зависит успех операции. Может быть, исход всей войны. Для такого случая он и готовил свою роту, он уверен – любой его приказ будет выполнен. Без рассуждений и размышлений – для того, чтобы думать, есть командир.

Командир вылез по пояс из люка, сдвинул шлем, прислушался – тишина. Через полчаса рота пройдёт обратно, и он поведёт свои танки к цели. Не грамотей Фунтиков, не сгинувший недавно бесследно вместе с ротой счастливчик Котовский — он, лейтенант Клитин, проложит путь к победе.

Снова стал усиливаться звук танковых моторов, рота возвращается. Ещё пять минут, и можно начинать.

Клитин захлопнул крышку люка, прижал тангенту:

— Заводи!

Дождался, когда двигатель танка наберёт обороты…

— За моей машиной, в колонну, на максимальной, вперёд!

Смутная, невнятная темнота земли в приборах наблюдения опрокидывается навзничь, уступает место усеянной огнями звёзд бездонной черноте неба. Двигатель рычит на крутом подъёме, танк рывком выбирается из ручья и снова падает на ровную поверхность. По броне щелкает пуля, вторая ударяет вскользь, даёт рикошет и с визгом взлетает почти вертикально вверх.

— Проснулись, суки! — радостно орёт Клитин, — скорость, Жуков, скорость! Жми, сукин сын!

Пули лупят в броню с разных сторон, со склона холма — или это уже можно назвать горой? — застрочил короткими очередями пулемёт, и лейтененат не выдерживает:

— Короткая!