Читаем Иное утро полностью

После пошли Тенофовир и Регаст, тоже отвратные, хоть и чуточку меньше. Все собравшиеся тут с рождения были “не такими”, и с рождения они общались со своим лечащим врачом на “ты”. Сколько предубеждений они сталкивались за свою жизнь когда сообщали партнеру, или просто даже другу, свой плачевный диагноз. И сколько было пролито слез той же Сарой знает только бог, и она сама. Но они смогли наладить свою жизнь до той степени что дожили до того возраста в котором находится. Однако семью с таким диагнозом как ВИЧ сложно построить. И проблема заключается не в тех людях которые с тобой находятся в отношениях, о нет, зачастую проблема в тебе самом. Человек просто боиться в том же сексе допустить ошибку, держиться от людей поодаль, а рождение ребенка, даже с маломизерным шансом передачи ему инфекции, считается ими высшим страхом. Хоть они и сами родились с ним, но продолжать свой род считают преступлением против человечества. 5%, или, 2% это все равно шанс, а играть в покер или рулетку с собственным ребенком не хочеться, как и не хочется обрекать его на такую же как у них жизнь с мерзкими таблетками.

И в сознании Макса вновь возникло это слово – “Животное”. Вчера можно было не думать, но они продолжали думать даже в присутствии таких же как они сами. Наркотики только из собственной купюры, презервативы натягивались с двойной проверкой перед самим актом соития, а в сумочке или рюкзаке у каждого лежало парочка их собственных препаратов. Даже будучи зверем Макс не мог не перестать думать о собственной печальной судьбе и жизнях тех кто был вокруг него в торнадо плотских утех. Мысль маячила на задворках разума и все пыталась проскочить в дом. Он слишком долгое время был человеком.

Однако то время хотелось побыстрей закончить и жить только себе в усладу. Вчерашний вечер был только началом, и самым ярким из того чего он хотел провернуть.

Грязь, таки, стоило было отмыть. То количество чужих выделений на теле, засохших, а где-то еще склизких, начинало пугать. Пришло время душа.

Вернувшись через минут пятнадцать Макс, с радостью для себя, обнаружил что тела называемые вчера “спутниками” встали и пытались кое-как определиться где они находится. В глазах двух стриптезерш бегал страх, а их тоненькие ручки рыскали по полу в поисках собственной одежды. Был слышен стон, многие держались за головы, кто-то снюхивал последние дороги со стола напрямик.

– Макс? – Хрипло послышался чей-то знакомый голос из-за опрокинутого торшера. – Макс, солнце, подойди.

Максим только пожал плечами и проследовал в свою комнату. Там должна была бы быть Магдалина, а она вчера казалось больше всех выпила вискаря и скорей всего хотел только продолжения. Нет уж. Нет. Между ног дует куда сильней чем ей хочеться опрокинуть стаканчик для опохмела.

В спальную было строго-настрого запрещено входить, и хоть все были в абсолютном неадеквате, это правило, как и все предостережения с передачей своего штамма, соблюдались, комната пестрила своей чистотой и свежестью белого постельного белья. Подушки так и манили погрузиться в свои объятия, но хоть Макс теперь и за чертой работы, от старых привычек не отказаться. Понедельник есть понедельник, даже если он начинаются под конец понедельника.


Он заправлял свой галстук и думал в каком же ресторане его сегодня хорошо накормят. Выбор стоял между “Дайкуманом” и “Суэно”. Один корейский, другой испанский и в обоих готовят восхитительные стейки. Хотя, казалось бы, у корейцев менее популярная кухня. Менее известная не значило менее вкусную, а в “Дайкумане” стейки готовились на голову выше нежели в “Суэно”. Решение было принято в секунду.

Как и выбор одежды. Взгляд пал на синий пиджак. Он отлично сочетается с белым галстуком и черными туфлями. А что до брюк…

– Максим Юрьевич, извините… – раздался чей-то голос из-за спины.

– Коки больше нет, виски быть может куда-то укатился, бренди я еще вчера допил, – сказал он скороговоркой, отторобаня каждый слог и букву, в своем обычном “повелительном” тоне доступном только руководящим должностям.

– Нет, я про выплаты.

– Выплаты? – в сердце Макса что-то ёкнуло и он стремительно обернулся.

В дверном проеме никого не было, а дверь ведущая в гостиную наглухо закрыта на защелку. Он был один.

– Еще не отпустило. Все нормально, Макс, все нормально, – сказал он сам себе, и сам себе же не поверил.

Ч2.

Прекрасный зимний вечер сопровождался чистым звездным небом, и только одно маленькое облочко наполовину скрывало свет луны. Сколько людей за всю историю человечества взглядывало вверх и видило этот серебрянный диск, и сколько из них понимало свою ничтожность перед тем каменным шаром в высоте? Древние люди приписывали ей мистические силы, одаряли божественной властью, поклонялись и приносили жертвы для ее благосклонности. Но теперь это обычный спутник который отражает свет от солнца на землю. И даже само название “спутник” так мило нашей душе. Луна вечный спутник Земли. Есть в этом что-то романтическое, что-то притягательное. Но и что-то страшное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное