Иностранная литература: тайны и демоны

Больше скажу: для того чтобы написать комическую книгу, тоже не надо быть семи пядей во лбу. Получалось же смешно у Пелама Вудхауза, хотя, на мой взгляд, мало того что это натужно, многословно, но еще и лишено всякого интеллектуального и морального начала. Точно так же можно написать смешное произведение, будучи обычным сетевым графоманом и рассказывая в тысячный раз, как замполит утопил в очке свой партбилет.

Но написать страшное может лишь талантливый писатель. Потому что из всех родов литературы триллер – единственная вещь, которая отсеивает на подступах любую бездарь, и в этом смысле Стивен Кинг, безусловно, очень талантливый рассказчик.

Дар рассказчика, кстати, почти всегда передается. Когда-то, опаздывая на самолет из-за того, что зачитался новым романом Олега Радзинского, я честно ему написал: «Ну и семейка!» Потому что, о чем бы ни говорил знаменитый наш Эдвард Станиславович Радзинский, какую бы глупость великолепную ни рассказывал его сынок, мы все равно не можем оторваться ни от романа Радзинского-сына «Суринам», ни от романа Радзинского-отца «Князь. Записки стукача». Откройте роман Олега Радзинского «Агафонкин и время», и вы не бросите книгу, не дочитав.

Точно так же обстоит дело и с Кингом, все дети которого, числом три, пошли в литературу довольно успешно. Наоми пишет стишки, оба сына пишут хорошую прозу, и даже Табита опубликовала девять романов (с кем поведешься, от того и наберешься), не говоря уже о том, что дар рассказчика самому Кингу не изменяет никогда, даже если это какая-нибудь «Роза Марена» («Капля крови» в другом переводе), или «История Лизи», или даже – страшно сказать – «Темная башня», которую я никогда не мог дочитать до конца. И вот этот-то дар рассказчика и есть самое главное, на что реагирует наше эстетическое чувство.

Эстетическое чувство есть даже у глупого читателя, а интеллектуальный уровень литературы является последним делом при ее оценке. Есть две вещи, которые действуют на читателя и которые вычленил Николай Алексеевич Богомолов: изобразительная сила и темп повествования – вот то, что позволяет читать всё что угодно.

Кинг, конечно, не владеет той изобразительной силой, поистине зверской, которая есть, например, у Фолкнера, и Фолкнера он не любит, потому что у Фолкнера все густо слишком. Но у Кинга есть другой секрет, а именно секрет темпа. В этом смысле он больше похож, если говорить о режиссуре, на Федерико Феллини. Потому что фильмы Феллини каким-то образом совпадают с нашим сердечным ритмом. В них вроде бы ничего особенного не происходит, но то ли с помощью монтажа, то ли с помощью очень точной идентификации, то ли с помощью чередования крупных и общих планов он делает наши глаза своими или, если угодно, свои глаза нашими, подменяет наш ритм существования, входит в наш ритм жизни. Никто, кроме Феллини, этим секретом не владел. Мы смотрим фильмы Феллини, и нам никогда не скучно, нам всегда радостно, потому что мы узнаем себя. Узнаем, даже если в нашем детстве не было Сарагины, если мы никогда в жизни не были режиссерами, не были журналистами, живущими светской жизнью, – все равно, когда красавица шведка танцует в фонтане Треви, мы чувствуем, что мы такими же глазами смотрели бы на нее и именно в такой последовательности переводили бы взгляд с ее ног на грудь.

Кинг сам абсолютно честно признал:

Я владею только одним секретом: я никогда не подхожу к читателю с криком, с оскаленными зубами, с выпученными глазами, с когтями… я никогда не говорю ему о страшном, я беру его за руку и говорю тихонько: «Пойдем со мной, милый!» После чего я аккуратно, очень медленно, отвожу его в темный угол и держу там, пока он не начинает пищать[99].

Вот это – да, это, пожалуй, самое точное описание его метода. Кинг умеет так расставить крючки, что оторваться от этого невозможно. Роберт Шекли, который сам очень хорошо умел это делать, когда-то сказал мне в интервью: «Я прекрасно понимаю, как работает Стивен. Но я никогда не прочитывал быстрее ни одного фрагмента, чем тот кусок в “Сиянии”, который отделяет сцену, когда Дэнни вошел в ванну, до сцены, когда он увидел зеленые ногти». Ведь там, помните, идет тридцать страниц перебивки, и эти тридцать страниц мы проглатываем, боясь пролистать: а вдруг там сообщается что-то важное?

Кинг очень точно переводит свой внутренний окуляр, свою внутреннюю камеру и чередует разные нити всегда многожильного повествования. Не слишком высоко ценя роман «Доктор Сон», который, в сущности, есть продолжение замечательного «Сияния» (1977), я тем не менее прочел эту книгу безотрывно, сразу же купив ее при очередном приезде в Штаты и не дожидаясь, пока книга выйдет в мягкой обложке и будет стоить десять долларов вместо двадцати. Просто потому, что, если уж мы знаем, что Дик Холлоран вернулся, и сейчас нам расскажут всю правду, мы не можем от этого оторваться, нам нужно знать, что произошло с Дэнни Торрансом, потому что он – наша родня.