А теперь посмотрим, почему весь мировой детектив пошел по неправильному пути. Ведь детектив – жанр готический, мрачный, в котором победа частного сыщика над злом никогда не означает победы в глобальном смысле. Почему же тогда побеждает частный детектив, а не Скотленд-Ярд? Дело в том, что Скотленд-Ярд – представитель государства, и его победа над злом одерживалась бы в глобальном масштабе; частный же детектив Холмс может решить только частную задачу. Глобальная победа над злом невозможна: Мориарти ускользнул, головку срезали, но сама сеть продолжала распространяться. Невозможно победить преступность в целом, невозможно победить в человеческой природе ее стремление ко злу. И это еще раз доказывает, что Конан Дойл в гораздо большей степени представитель французского неоромантизма или, если угодно, французского готического символизма, нежели британского, диккенсовского здравомысленного детектива. Конан Дойл верит в то, что тяга к нерациональному поведению, ко злу, к смерти в человеке непобедима, и именно поэтому его лучший друг – Стивенсон, который в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» это показал.
Прямым наследником Конан Дойла считается его младший современник Гилберт Кит Честертон, который значительно продвинул детектив вперед, но сделал на этом пути еще один довольно гибельный и ошибочный шаг. Безусловно, в детективах Честертона еще больше иррационального, они выглядят как страшные сны; в них иногда вообще концы с концами не сходятся. Как показала замечательная переводчица Наталья Трауберг, очень часто открытия патера Брауна – это сновидческие кошмары, потому что они никак логически не обоснованы. Но у Честертона всегда побеждают добро и здравый смысл, потому что главное в человеке – это именно здравый смысл, на который уповает патер Браун, маленький кругленький священник в коричневой сутане, любимый герой Честертона, всегда побеждающий за счет тяготения к добру и норме. Честертон обожествляет обывателя, и, по его мнению, добро всегда должно побеждать. Но по мнению Конан Дойла, это далеко не так – «под ними хаос шевелится!». «Понятным сердцу языком» все твердит о непонятной драме, о том, что в человеке лежит стремление ко злу и мир лежит во зле. Отсюда готичность Конан Дойла: за пределами уютной комнаты в доме 221б на Бейкер-стрит бушует чудовищная клоака. Лондон Конан Дойла – это очень страшное место. Даже Лондон Диккенса в «Тайне Эдвина Друда» не так мрачен, потому что там есть светлый центр, есть уютные рождественские домики, тогда как мир Конан Дойла – это сплошная клокочущая бездна, его же собственная Маракотова бездна, в которой плавают мальчишки-беспризорники, чудовищные маньяки, и на всем этом лежит страшный отблеск Востока.
Доктор Ватсон служил в Индии, в Афганистане, и это лишний раз напоминает нам киплинговскую тему: «Да, недаром поговорка у сверхсрочников была: “Тем, кто слышит зов Востока, мать-отчизна не мила”»[53]
. Ватсон не только получил там раны, не только перенес брюшной тиф, но еще и научился хорошо драться. Во всяком случае, когда в рассказе «Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс» огромный силач начинает его душить, Ватсон крайне удивлен, потому что, замечает он, «я не раз одерживал верх в драках»[54]. Но, помимо умения драться, Восток внушил ему, добропорядочному англичанину, что не все на свете понятно. Восток и его темные поверья проникают в английские румяные, краснокирпичные, добропорядочные сны цвета ветчины.Ужас и мистику Востока в абсолютно готическом рассказе «Песнь торжествующей любви» (1881) успел описать наш Тургенев. А рассказ этот успел перевести Мопассан, и все успели его прочесть. Дело происходит в Ферраре XVI века. Фабий женится на Валерии, а его друг Муций, тоже влюбленный в нее, уезжает на Восток. Через годы он возвращается, привозит с собой таинственный предмет – музыкальный инструмент, похожий на скрипку, и с его помощью по ночам гипнотизирует Валерию какими-то тайными заговорами, призывает ее к себе, бормоча в своем лунатизме:
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное