9. О ходе маневров и подвижных сборов в пограничных губерниях и областях.
10. О прекращении увольнения воинских чинов в отпуск и о вызове к своим частям находящихся в отпуске и в запасе, о задержании увольнения нижних чинов в запас, о передвижении войск к границам и о фрахтовке или стягивании коммерческих судов к портам»[607]
.Возникает вопрос, почему в список военных и военно-морских сведений, разглашение которых в средствах периодической печати запрещалось, попал и. 10 (т. е. исключенная из проекта Перечня позиция «а»)?
Допускаем, что после процедуры вынесения решения Советом министров и перед одобрением нового Перечня в Царском селе он был несколько расширен. Судя по смысловым акцентам подпункта «а», соответствующая инициатива, прежде всего, должна была исходить от военного ведомства. Единственным человеком, осмелившимся убедить Николая II в первоочередном значении пп. «а» (доказывая значимость достижения положенных норм боевой комплектности штатов сухопутных сил, их оперативного развертывания близ границ и сохранения подобной информации в тайне) в столь деликатной ситуации, на наш взгляд, мог быть В.А. Сухомлинов.
Не имея документального обоснования столь смелого предположения и не желая показаться голословными, сошлемся на письмо № 390 военного министра к В.Н. Коковцову от 17 апреля 1909 г.[608]
, проливающее некоторый свет на отношение военного министра к проблеме утечки военных секретов посредством печати и косвенно подтверждающее правильность излагаемой авторской мысли. В своем обращении к председателю Совета министров В.А. Сухомлинов не без сожаления описывал всю критичность и безнадежность положения, в котором оказалась сфера военных секретов России. Газеты, обсуждающие их на своих страницах, – говорил он, – осведомляют представителей иностранных армий не только о военных (военно-технических) новшествах и успехах, но и о недостатках и слабых сторонах обороны. Подобные разоблачения приносили «чрезвычайный ущерб этой обороне». Здесь же военный министр уведомлял адресата о том, что в связи с началом реорганизации армии (модернизации ее вооружений) об описанной проблеме извещен царь, который указал «на необходимость обратить на изложенный вопрос внимание».Итак, отметим, что данное письмо являлось следствием внутреннего побуждения, сигнализировавшего о возникновении очередного вида угроз интересам национальной безопасности российского государства. Если это так, то при всей неоднозначности политической фигуры В.А. Сухомлинова, он был первым высокопоставленным должностным лицом, не только идентифицировавшим эту опасность, но и инициировавшим процесс формирования единообразной позиции на высшем (верховном[609]
) уровне государственного управления для организации борьбы с этим криминальным явлением.Сопоставление двух схожих исторических описаний (авторской интерпретации неизвестного эпизода в ходе разработки Перечня 1913 г. и реакции В.А. Сухомлинова на попытки ослабления обороноспособности России по-средствам журналистских статей) позволяет придти к искомому выводу Военный министр, как глава ведомства, профессиональный военный и политик, был лично заинтересован в срочном дополнении подготовленного Перечня 10-м пунктом, призванным оградить немаловажные вопросы комплектования, боеготовности армии и маневрирования судов флота (в обстановке высокой вероятности начала войны) от излишнего внимания со стороны прессы[610]
. Претворению в жизнь этого намерения в рамках «внепроцедурного» режима (В.А. Сухомлинов нередко предпочитал идти в обход Совета министров[611]) способствовало не только непонимание со стороны членов правительства, но и имевшееся у генерала право доступа к царю и его умение влиять на монаршую волю. Этим он и не преминул воспользоваться.Менее чем через полгода после принятия Перечня 1913 г., отличавшегося на стадии своей подготовки дискуссионностью высказываний и предсказуемостью задействованных политических ухищрений, был представлен одноименный и более объемный по содержанию законодательный акт. Обновленный состав Совета министров[612]
согласился с включением в его проект восемнадцати пунктов (см.12 июля 1914 г. (за считанные дни до объявления высочайшего указа о всеобщей мобилизации и начала Первой мировой войны) в Красном Селе новый Перечень был завизирован Николаем II. Опубликованный в тот же день в «Собрании узаконений и распоряжений Правительства», он получил силу третьего по счету подзаконного акта.