Вскоре после Русско-японской войны и вплоть до начала войны мировой российская оборонная индустрия встала на путь производства конкурентных средств ведения современного боя на суше, в воздухе и на море. Наряду с заинтересованностью зарубежных разведок экспериментальными образцами автоматической винтовки и остроконечной пули, воздухоплавательными аппаратами, дредноутами, эсминцами и подводными лодками, они были ориентированы на получение секретных документов о русских вооруженных силах. Главным образом речь шла о мобилизационных планах, квартирных расписаниях, приказах по войскам и флотам, отчетах о маневрах (стрельбах) и др., которые хранились в штабах военных округов и главных управлениях военного и морского министерств. Для их приобретения ставка делалась на агентурные позиции в европейских, сибирских и дальневосточных приграничных военных округах, а также возможности дипломатов, аккредитованных в Санкт-Петербурге, Владивостоке и других крупных военно-административных центрах Российской империи.
С динамичным развитием военной индустрии и, в первую очередь, военной/морской сферы России, вражеские разведки совершенствовали методику своей деятельности. Они не только руководствовались предыдущими успехами, но и заимствовали чужой опыт, а также прибегали к новым, неизвестным контрразведывательным структурам приемам вербовки секретоносителей и добывания военно значимых сведений. Рациональный подход к организации, прежде всего, германской, австрийской и японской разведок и системный (сетевой) характер работы их агентуры в России объяснялись наличием двух благоприятных и взаимосвязанных объективных и субъективных условий.
Во-первых, несмотря на поражение от Японии, одна из причин которого скрывалась в эффективных и многолетних довоенных усилиях ее шпионов в Санкт-Петербурге, Сибири, Приамурском крае и Манчжурии (как предполагаемом театре военных действий), в России так и не был создан так называемый контрразведывательный режим обеспечения текущих и будущих интересов внешней безопасности. Под термином «контрразведывательный режим», на наш взгляд, понимаются три смысловых контекста: наличие национальной службы контрразведки, сформированность всеобщего негодования в отношение шпионажа[620]
, ужесточение «контршпионского» законодательства.Вопреки имевшейся международной практике, вплоть до середины 1911 г. в стране отсутствовал специализированный орган, ответственный за борьбу с иностранным шпионажем. Агентов европейских и азиатских разведок выявляли по принципу совмещения основного и неосновного рода занятий разнопрофильные ведомства: жандармско-полицейские структуры Департамента полиции МВД, разведывательные подразделения штабов военного и морского министерств, дипломатические представительства министерства иностранных дел, пограничная и корчемная стражи министерства финансов. При таком подходе, когда каждое из ведомств было озабочено решением первоочередных служебных задач, дело борьбы с неприятельскими агентами попадало в разряд неспешных и зачастую необязательных. Допускаем, что при учете неочевидности шпионской угрозы у неспециалистов по контрразведке возникал закономерный вопрос: зачем обнаруживать мифических внешних врагов, когда в стране существовали реальные внутренние враги – революционеры (расшатывавшие политические устои самодержавия), воры и грабители (нарушавшие общественный порядок и спокойствие обывателей), контрабандисты (посягавшие на экономическую стабильность государства) и другие категории преступников?