Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.)

Другой способ заключался в легендированном сборе разведывательных данных под прикрытием рыболовства у российских берегов Тихого океана. 21 января 1909 г. в своем письме № 735 Приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер в очередной раз обеспокоенно доносил премьер-министру П.А. Столыпину о том, что «…японские рыбопромышленники на нашем Дальневосточном побережье, без всякого сомнения, попутно занимаются изучением страны»[377].

Вскоре в распоряжение Совета министров оказались сведения по линии министерства иностранных дел, обосновывающие динамику военно-разведывательного вмешательства японцев в сферу оборонных интересов дальневосточного региона России (секретное письмо № 110 министра А.П. Извольского председателю правительства П.А. Столыпину от 31 января 1909 г.[378]). С получением достоверной информации по дипломатическим каналам связи из Токио и Пекина министр иностранных дел, разделяя позицию начальника Приамурья, констатировал: «сделанная генерал-губернатором характеристика (разведывательной. – В.З.) деятельности японцев на нашем тихоокеанском побережье вполне отвечает сведениям, получаемым МИД от наших агентов на Дальнем Востоке… Все это заставляет нас чутко прислушиваться к замыслам Японии и принимать необходимые меры противодействия»[379].

Привлекательность Приамурского края, прежде всего Приморья, была обусловлена наличием в нем оборонительных объектов (фортификационные сооружения и др.). Особого упоминания заслуживает морская крепость Владивосток. Из стенографического отчета 124-го (закрытого) заседания Государственной Думы от 31 мая 1910 г. следует, что в случае начала учебных артиллерийских стрельб из данного форпоста, «японские рыбаки выезжают, будь это днем или ночью, для рыбной ловли и наблюдают за действием снарядов»[380]. Со справедливостью этого сообщения согласен и Н.В. Греков, который утверждает, что у японских военных появилась возможность, маскируясь под рыбаков, не спеша изучить систему береговых укреплений Владивостока[381].

Процесс военного знакомства японцев с дальневосточными берегами (в частности, с северными уездами Камчатской области) под видом коммерческой (рыболовецкой) деятельности нашел свое подтверждение в статье Л. Болховитинова, опубликованной на страницах журнала «Военный сборник»[382]. Автор (судя по степени личной осведомленности, имевший определенную принадлежность к военно-разведывательной среде[383]) обратил свое внимание на два важных организационных и тактических аспекта:

– число японцев, проживающих в областях русского Дальнего Востока, «невелико, 10 тыс. душ мужского и женского пола»;

– японцы не только добывают биоресурсы у российских берегов, но и занимаются шпионажем. В районе одного из Курильских проливов (на острове Шумша) они организовали «базу для всяких операций против русского севера»: образовали поселок и соорудили радиотелеграфную станцию;

– «каждая группа японских шхун, отправляющаяся для рыбных промыслов к русским берегам, обязана предоставить подробное описание своих рыболовных участков побережья и прилегающей к ней страны. При этом два лучших описания, составленных данной группой судов, награждаются особой премией, взимаемой в виде штрафа с двух шхун той же группы, представивших худшие описания»[384].

В целом не имея возражений по поводу предложенных тезисов, позволим себе оспорить отмеченную численность выходцев из Японии на Дальнем Востоке. Трудно не согласиться с высказыванием Л. Болховитинова о том, что количество проживающих там японцев было «невелико». Однако заявленные им десять тысяч – цифра немалая и далекая от действительности. Обратимся к некоторым информативным источникам.

Динамика колонизационных потоков из Японии в Приамурский край по сравнению, например, с миграцией китайцев, была не столь интенсивной. В 1891 г., как пишут Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон, суммарный показатель приезжих «американцев, иностранцев-европейцев, японцев» приблизился к значению в 600 человек[385]. Однако уже спустя шесть лет численность приморских японцев возросла более чем в три раза, дойдя до 2 094 человек (вставшие на учет в Южно-Уссурийском округе)[386]. А в 1911 г. прибывших из Японии и зарегистрировавшихся в органах полиции Приморской области было уже 3 247 человек[387].

После уточнения статистики по переселенцам из «Страны восходящего солнца» стало ясно, что сведения, предложенные Л. Болховитиновым, существенно разнятся с официальными данными местных властей.