Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.)

В июле 1908 г. в городах Верхнеудинск, Троицкосавск и Кяхта японский офицер (как стало ясно впоследствии – полковник японской армии) под видом торговца нижним бельем осуществлял разведку. Из письма № 135983 директора Департамента полиции МВД С.Е. Виссарионова от 17 сентября 1909 г. на имя временно исполняющего должность начальника Генерального штаба Ф.Н. Добрышина следует, что этот японец носил при себе толстую записную книжку, географическую карту и подзорную трубу. От местного населения он узнал ценные сведения о расположении войск в Забайкальской области: «в Троицкосавске находятся 18-й и 28-й Сибирские стрелковые полки, с 6-ю тысячами солдат и 3-я батареями; всего в области 100 тысяч войск пехоты с положенным числом орудий»[399].

Из ежедневных «Сведений» филеров (рукописные отчеты о проделанной в ходе дежурства наблюдательной работе) следует, что в первой половине 1914 г. в разработке у сотрудников омского жандармского управления находились около десяти японских подданных (возможно, военнослужащих). Уличенные в подозрительных связях с владельцами местных прачечных и парикмахерских, а также замеченные в приобретении открыток с видами Иркутска и использовании фотографического аппарата, они (проходили в отчетах под кличками «Мех», «Клин», «Синий», «Ходок» и пр.) немедленно регистрировались как потенциальные шпионы[400].

И последним документальным обоснованием высказанной версии о так называемом военном туризме является следующее ведомственное сообщение. 25 июня 1914 г. 9-е отделение (контрразведка) Департамента полиции МВД уведомило всех начальников жандармских управлений и охранных отделений о применении иностранными разведками нового способа шпионажа – «туризма». Иностранные туристы, как вытекает из циркуляра, под видом пешеходов совершали кругосветные путешествия «на пари» и тщательно изучали важные в стратегическом отношении местности. Причем условием такого пари являлось «не только передвижение пешком, но и отсутствие денежных средств, с получением таковых лишь от продажи собственных фотографических карточек»[401].

Эта информация побудила нас к мысли о том, что, с одной стороны, главными действующими лицами («туристами») полицейского циркуляра были люди физически выносливые, психологически устойчивые, способные безошибочно определить степень важности военно-оборонительных сооружений, военно-топографическое значение естественных препятствий (допустим, на участках высадки десанта) и пр., т. е. принадлежали к числу кадровых военных. С другой стороны, если контрразведчики Департамента полиции МВД отождествляли данный способ военного шпионажа с деятельностью всех иностранных разведывательных служб, ориентированных против России, значит, он мог быть в полной мере соотнесен с работой каждой из них в отдельности. Отсюда ясно, что японская разведка, как одна из сильнейших спецслужб не только в Азии, но и в Европе, с большой степенью вероятности прибегала к «военному туризму» в процессе исследования своего ближайшего противника на континенте.

Дополнением к всестороннему разведывательному обозрению России в военном отношении (разведка под вымышленными предлогами: «посадка речных судов на мель», «промышленный отлов рыбы в чужих территориальных водах», «инженерно-технический туризм», «военный туризм» и др.) в условиях мирного времени было описание не менее важных сторон ее жизни усилиями откомандированных японских репортеров. Некоторые из них, как видно из вышеприведенного примера с журналистом «Осанна Майници-Симбун», подозревались в связях с японской разведкой.

По мнению автора заметки «Японская пресса и русский Дальний Восток», имя которого осталось неизвестным, на страницах газет Токио и Осаки находили себе место статьи о России «политико-экономико-статистические; этно– гео– и картографические, а также переводы беллетрических новинок, почти всегда с фотографиями и чертежами»[402]. Подробное информирование предполагало не только расширение и углубление знаний образованных японцев о вероятном противнике, но и поддержание их геополитических и геоэконо-мических амбиций, а также стимулирование враждебности и милитаристских настроений в адрес России.

Итак, в преддверии Первой мировой войны количество полнотекстовых сообщений в печати о японском шпионаже заметно возросло. По сравнению с тремя публикациями, освещавшими шпионскую деятельность японцев с 1900 по 1905 гг. (причем все они были написаны после войны), в межвоенный период в военной и гражданской прессе мы обнаружили три объемные статьи по рассматриваемой тематике и восемь заметок. Все они были посвящены проблемам задержания и привлечения к судебной ответственности агентов японской разведки в городах России.