Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.)

О чем узнали члены правительства, просматривая повестку дня и документы, приложенные к ознакомлению в канун совещания 10 августа 1910 г.? Памятуя о реплике П.А. Столыпина о том, что контрразведка является лишь одной из отраслей политического розыска, В.А. Сухомлинов начал письмо с указания на планы австрийского правительства широко использовать в случае войны с Россией ее национальные, политические и революционные организации. Он допускал, что с их помощью противник создаст на русской стороне «чрезвычайные внутренние затруднения в период войны и даже в период мобилизации и подготовки к ней».

Думаем, в первом своем доводе военные актуализировали сепаратистские настроения и скрытую враждебность к самодержавию со стороны этнического населения и национальных лидеров Царства Польского. Подобные опасения не являлись голословными. Если в 1910 г., согласно указанному письму военного министра, органам контрразведки только предстояло приступить к проверке агентурных сведений о фактах государственной измены польских националистов, то уже через три года ГУГШ и Департамент полиции МВД были убеждены в наличии реальной возможности участия польских вооруженных формирований – «Сокол» и «Стрелковые дружины» (под началом Ю. Пилсудского) – в военных действиях против России на стороне Габсбургской монархии[517].

В отличие от точного прогноза по поводу военно-политической угрозы внутри империи, второй довод В.А. Сухомлинова о «крайней опасности деятельности австрийских шпионов в пограничных частях Варшавского и Киевского военных округов», с нашей точки зрения, выглядел несколько преувеличенным. Согласно статистике по арестам иностранных шпионов, приведенной нами в первой главе, австрийская разведка не представляла большей опасности, чем аналогичное военное ведомство Германии. Поэтому, не принижая роли австрийского Генерального штаба, подчеркнем, что более ощутимый урон жизненно важным интересам приграничной России наносила все же германская разведка, создавшая на ее европейской территории широкую агентурную сеть. Как следует из «Программы тайной разведки Германии в пределах России», попавшей в распоряжение начальника разведывательного отделения штаба войск Варшавского военного округа подполковника Н.С. Батюшина (декабрь 1909 г.), немцев интересовали «сведения о введении нового ружья в пехоте и отчеты об опытах с ним; места, где будут заказаны новые пулеметы и отчеты об опытах с ними; документы по мобилизации и сосредоточению войск; новые агенты во всех пунктах стоянки войск Варшавского, Киевского, Виленского, Московского, Одесского и Казанского военных округов…»[518].

Перечень сложных и разнородных задач военно-промышленного и военного содержания свидетельствовал не только о множественности германской агентуры, но и ее высокой квалификации. Шпионов предполагалось подбирать на оборонных заводах и их испытательных полигонах, в главных управлениях военного министерства (артиллерийском, инженерном и др.) и военно-окружных штабах, в местах дислокации (квартирования) воинских частей. Об успехах реализации агентурных намерений противника мы уже писали (состоявшаяся вербовка директора Сестрорецкого оружейного завода Санкт-Петербурга, контакты немецких предпринимателей с генералами из Главного артиллерийского управления военного министерства, подкуп штабных писарей и др.), ссылаясь на соответствующие факты.

Если профессиональный ареал, приоритеты и возможности германской разведки были столь велики, возникает закономерный вопрос: почему В.А. Сухомлинов в своем представлении не обратил внимания Совета министров на проблему немецкого шпионажа в России?

Несмотря на существовавшие планы оборонительной войны на западе России, в которых одним из ее неизбежных противников рассматривалась Германия, политические отношения между этими державами и родственные контакты их императоров выглядели в высшей степени корректными и доброжелательными. Понимая конъюнктурность момента и остерегаясь открытого столкновения или скрытой конфронтации со сторонниками русско-германского сближения в Совете министров (одним из участников заседания 10 августа являлся министр императорского двора граф В.Б. Фредерикс[519]) и при дворе, военный министр сосредоточил внимание членов правительства на менее значимых сведениях об активизации австрийской разведки. Тактическая комбинация уклонения от еще болезненно воспринимавшейся в узких политических кругах антигерманской риторики (во всех ее проявлениях) позволяла военным надеяться на решение главной задачи – добиться поддержки министров в вопросе создания (финансирования) российской контрразведки.