Инсбрукская волчица

Но Герда и не думала успокаиваться. Тогда Инга накапала валерьянки в стакан с водой и дала Герде выпить. Мало-помалу, путём разговоров на сторонние темы, ей удалось кое-как успокоить первоклассницу. Настало время разговора по душам.

– Почему ты так плачешь, Герда? Боишься, что я тебя накажу?

– Ничего я не боялась, – возразила девочка таким тоном, будто её сейчас обвиняли в очень серьёзном проступке, – меня много раз наказывали!

– Значит, ты раскаивалась, что распустила руки по отношению к Ирен? – продолжала свой допрос Инга.

– Ирен?! – тут же воскликнула Герда, – да так ей и надо! Постоянно меня задирала!

– Тогда… Тогда почему же ты так рыдала?

– Я… Не знаю… Вы… Вы больше не будете меня любить!.. – в смущении пробормотала Герда, опуская свои распухшие глаза.

Инга была тронута словами девочки. От былой её строгости не осталось и следа. Она села рядом и, приобняв Герду, ласково, точно родная мать, произнесла:

– А ты разве сама меня любишь?

– Очень! Очень вас люблю! – пылко воскликнула Герда, – Давно!

– За что же, милая?

Конечно, Инга и сама могла догадываться: она была первой, кто проявил внимание к Герде, кто дал ей то, чего ей не хватало дома и от остальных. Теперь Герда так боялась потерять своего единственного любящего человека, что была готова практически на всё.

Инга была окончательно растрогана. Она сидела рядом с Гердой и, обнимая её, рассказывала, что она её любит, несмотря ни на что, и хочет только, чтобы она была хорошей ученицей и исправилась. Больше ей от неё ничего не надо.

– И вы… Вы будете тогда любить меня? – пылко спросила Герда.

– Буду, конечно, – всё так же ласково отвечала Инга. – Я люблю тебя, как родную. Теперь давай, успокойся и иди на уроки.

Моё сердце сжималось от обиды. Это ведь то, чего в своё время так не хватало мне – внимание, ласка и уверенность в том, что я не одна! Теперь Инга всё сполна давала Герде, а я… Чем я хуже? Может, тем, что изначально была такой тихой и забитой? Ну почему?

Тем сильнее была моя злость, я хотела уже расквитаться с Ингой за все свои обиды, за то, что лишила меня подруги, и того, что могла дать сполна этой бедолаге из неблагополучной семьи, и, видя, как светились глаза Герды, я всё больше ощущала эту бессмысленную, слепую злобу, накипающую во мне и жгущую меня изнутри, всё больше выжигая всё то немногое человеческое, что осталось во мне.

– Здравствуйте, фройляйн Анна, – услышала я знакомый гипнотический голос и интуитивно задрожала – передо мной был сам Бекермайер.

– Здравствуйте, господин учитель, – старалась произнести я как можно более твёрдо, но голос предательски дрожал.

– Как ваши дела? Ничего не случилось? Выглядите вы не очень, – продолжал он говорить голосом змея-искусителя.

– Я в порядке! – воскликнула я, чем окончательно выдала свой страх перед ним.

Ах, ну да – если боится его разоблачения, значит, в чём-то виновата или замышляет что-то тёмное. Я видела, как лицо математика перекосилось в кривой усмешке.

– Если что, вот, держите, – он протянул мне визитку.

Я пригляделась. Обычная бумажка с аккуратно выведенным адресом. Постойте… Кайзерягерштрассе 8?! Это же… Это же адрес полицейского участка! Бекермайер смотрел на меня с тихим злорадством, довольный своей выходкой.

– Если что, вы будете знать, где вас ждут. Надеюсь, этот адрес вам запоминать впредь не потребуется. Но я слежу за вами. Помните об этом, Зигель.

С тем и ушёл, а я потом весь день ходила с трясущимися руками, чувствуя этот железный обруч контроля, сжимавшийся на моём горле.

Это и удерживало меня от осуществления замысла. До поры до времени.

Опять в моей памяти всплыла карикатура на математика и фройляйн Ингрид. Теперь впору на месте того пуделя рисовать меня саму. Ведь я, получается, позволила ему помыкать собой, держать на коротком поводке? Для меня сама мысль о том, что так легко поддалась чужому влиянию, была невыносимой и больно била по самолюбию. Мне казалось: если прогуляю уроки или снова попытаюсь зайти в подвал, чтобы поговорить с Гердой, или попробую взорвать пиротехнику, непременно увижу перед собой знакомую сухощавую фигуру и вытянутое грубое лицо математика.

Глава 42. Накануне

Инспектор прекрасно видел всё. Человек проницательный, он сразу понял, о чём думаю, и открыто дожимал меня. Чувствовал, что меня надолго не хватит.

– Вот так-так… – Дитрих вытянул ноги и вновь взглянул на меня тёмными глазами, – выходит, математик держал вас железной клешнёй за горло. Я и не думал, что можно так сильно влиять на человека. Весь педагогический коллектив бессилен, а один только Бекермайер вас укротил, как собачонку, – инспектор сопровождал свои монологи раздражающим хихиканьем, – и всё же признайтесь: вы не решились бы на такое, сложись обстоятельства чуть-чуть иначе.

Я дрожала всем телом и не решалась взглянуть инспектору в глаза. Он чувствовал, что вот-вот дожмёт меня.

– Фотограф, конечно, изрядно намудрил с ретушью… –неожиданно перевёл он разговор. У меня похолодели пальцы от этой фразы. Знает, он всё знает! Он точно ждал, когда сама признаюсь!