Инспекция. Число Ревекки

– Не ведут такие мысли к счастью. Не ведут, и все тут, хоть ты тресни. Обернется тебе это худым. На том мир и построен. Не законы человеческие, выдуманные, управляют жизнью-то. А другие законы. И главный закон – что сотворишь, хоть в уме, хоть в действии, то тебе и вернется. Хоть сегодня, хоть в следующий раз. А люди любят повинить злую судьбину или злых богов, которые хотят, чтоб мы страдали. В жертвы себя всякий горазд записать, а ответственность на себя брать – желающих нет… Никто внутрь себя идти не хочет. Потому не кори другого – ему еще предстоит получить за свое… и тебе тоже за укор этот. Только за себя и несем ответственность. Не за все беды и горести мира. И когда уж каждый обратит внимание на свое, то и общих бед может не стать. Этот мир, может, и сделался для того, чтобы каждый получил свое. Поняла?

«Тогда не будет никогда в нем жизни, счастливой для всех», – подумалось Ревекке. Но и тут она промолчала. И продолжила слушать тихий ровный голос:

– А что человек? Мечется между разумным и ложным, прозревает иногда, а потом опять слепнет и дальше возится в темноте, которую почитает за свет только потому, что научился худо-бедно видеть в ней. А на самом деле – темнота… И в ней больные, беспокойные, заморенные лица. Холодные, голодные и истрепанные, ругают друг друга, выгадывают друг у друга, обманывают друг друга, а главное, едва терпят друг друга, а то и вовсе ненавидят! Потому как занимаются постылыми делами в постылых местах, не свободнее лагерных, а за отдых у них – упиться так, чтоб в темноте той и вовсе не видеть! Иль укуриться опиумом, который для всякого разный.

– Проповедница… – вздохнул кто-то.

Но остальные слушали.

– А ум только и служит, что гонке за хотениями. И все силятся обойти друг друга в этой гонке, потому как видят, что вроде как избыток всяких благ дает силу и власть. И еще дает возможность принуждать других работать на свое собственное благо. И все хотят так же и любят только себя. И упорно тратят себя же на это. И все по собственной воле – ведь верят, что это и есть жизнь. И счастье. И другого быть не может. А ты подумай иначе. Когда разум свободен от всяких желаний и нежеланий? Когда нет в нем ни суеты, ни волнения, ни тревоги, ни ненасытности? Когда только глубокий покой внутри? Это ли не счастье для разума? Только, конечно, необычно оно для нас. Кто так живет, того или юродивым зовут, или безумным. Изволь пожаловать или в монастырь за стены высокие, или в сумасшедший дом.

Ревекку что-то кольнуло в голосе женщины, будто впервые что-то личное прорезалось в нем.

– Думается мне, была ты там, в монастыре, – сказала Ревекка.

Женщина молчала. Ревекка поняла, что верно догадалась.

– Что ж, бежала или выгнали? – спросила Кася.

– Порушили, – наконец проговорила женщина.

Она над чем-то раздумывала, и Ревекке казалось, что ей страстно хотелось говорить об этом, но в то же время что-то ее так же верно сдерживало.

– Да впрочем, и без того был он порушен, – все же решилась она, – и уходить оттуда надо было.

Ревекка не отрывала от женщины взгляда, постигая что-то давно известное, но, по ощущению, совершенно новое и даже чуждое. Будто знала когда-то, но забыла и, заново познавая, никак не могла распознать, а потому постижение было по-прежнему тяжелой грамотой.

Рядом молчала Кася, уткнувшись взглядом в нары, забитые телами. Словно также не имела сил уложить все сказанное в голове. В рассеянности она тихо пробормотала, продолжая теребить губу:

– Что ж, выходит, работают заповеди-то?

– На словах, выходит, работают, но скажи мне, ты была недавно на улице – трубы крематория еще дымят?

– Дымят, – ответила Кася.

– Вот тебе и ответ, как они пока работают, заповеди.

– Ну и чего тогда ждать-то можно от этой жизни, когда оно так все…

– А ты чего ждешь? И зачем? Есть у тебя сейчас, а сейчас – как есть. Его и живи.

– Мудрено говоришь, да складно…

– Ничего нового. Все, что уже было на этой земле. Но ты уныние свое прибери: все оно проходит. Да и сама ты это знаешь. Слышала я, как научала эту, еще там в бараках, – и она кивнула в сторону Ревекки.

Но Кася торопливо покачала головой.

– Научала, да сама уже в то не верю. Ничего не проходит без следа. Только преодолеешь, а оно вновь катит на тебя – да по морде. Возвращается всегда.