Инспекция. Число Ревекки

Пьяные охранники накидывали на плечи песцовые манто венгерских евреек, утирали дорогим мехом грязные рты, отрыгивали венгерскими колбасами и консервами, давили детские куклы и самосвалы, боясь прервать ошалелый угар, боясь, что в эту секунду пробьется осознание и полоснет по больному разуму. Из какого-то барака выволокли перепуганного аккордеониста и заставили играть веселые мелодии. Кто-то притащил светлую коляску с ярко-желтой бахромой и разноцветными погремушками. В нее загрузили мертвецки пьяного надзирателя и запустили в сторону двери под общий хохот. Пьяная толпа вывалилась из столовой на улицу. Один пальнул в небо и визгливо засмеялся, довольный собственной выходкой.

Женщины, привыкшие к этим оргиям, не обращали внимания, но вскоре в окно их барака забарабанили. Узницы в испуге подскочили на своих койках.

– Что там? – сонно протирая глаза, спросила Ядя.

Окно опять сотряслось от стука. Сон мгновенно сошел с Ревекки, она соскочила с койки и подошла ближе. На нее мутным взглядом уставился Вагнер. Пухлые мокрые губы разъехались в кривой улыбке. Он причмокнул и прилип ртом к стеклу. Ревекка в ужасе отшатнулась и быстро вернулась в свою койку.

– Вагнер и еще какой-то эсэс – пьяные, едва стоят на ногах.

– Эй, красотки! – раздалось с улицы. – В ворованных рубашечках вы ведь и впрямь красотки. Кто желает отдать дань великой арийской расе?

И оба эсэсовца расхохотались.

– Вот и в нас увидели женщин, – с усмешкой, презрительной и грустной одновременно, проговорила Ирена.

– Вот уж чего меньше всего сейчас хочется! Готова быть образиной, обезьяной, доходягой, кем угодно, только бы Вагнер не смотрел в мою сторону, – испуганно шептала Ядя.

– Я слышала, что охранников начали отправлять на фронт, – проговорила Беата, – вот они и устраивают каждый вечер проводы очередному ничтожеству. Пьют как в последний раз.

– Не только из охраны, теперь берут и лагерных. Тони сказал, что партию зеленых[91] уже отправили на передовую. Кто не за убийство, а за что попроще.

– Это хорошо, – произнесла Ревекка, – значит, силы у них и вправду на исходе, раз взялись за этих.

– Чтоб их там всех перебили на фронте, – с ненавистью прошептал кто-то у нее за спиной.

Ирена решила:

– Не будем им отвечать, и они уйдут.

Но Вагнер не унимался:

– Ну же, девушки, смелее! Или вам больше нравится, когда проявляют силу? Так я могу!

Снова раздался пьяный хохот.

– Не двое их там, больше! – в страхе вскрикнула Ядя.

Никто ничего не успел ответить ей. Раздался топот, и в штубу ввалились эсэсовцы. Женщины застыли под своими одеялами. Ревекка почувствовала, как ладони покрылись липким потом от ужаса. Ни жива ни мертва, она затаила дыхание, боясь хоть чем-то привлечь к себе внимание. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть навстречу эсэсовцам. Ревекка прижала руку к груди, пытаясь унять чумное биение.

Раздался крик Яди. Не ведая, что творит, Ревекка тут же сбросила с себя одеяло и села. Вагнер держал Ядю за ворот рубашки, она в ужасе отстранялась от него, тонкая ткань уже трещала. Остальные женщины молчали, натянув одеяла на головы.

– Пустите, ради всего святого! – взмолилась Ревекка.

Вагнер обернулся и посмотрел на бледную Ревекку.

– Кто тут у нас? Бриллиант, это ж бриллиант! – заплетающимся языком проговорил он. – Смотрите, она уже и в шелка для нас вырядилась!

Мигом потеряв интерес к Яде, он двинулся к Ревекке. С другой стороны уже подходили два охранника. Как загнанная мышь, она в отчаянии смотрела на пьяных эсэсовцев, не зная, что делать. Все, что она могла, это двигаться по койке все дальше, пока не уперлась спиной в деревянную перегородку.

Ядя метнулась было в ее сторону, но тут же получила от одного из охранников удар кулаком в голову и завалилась на кровать.

– Иди сюда, шелковая мышка. – Вагнер уже тянул к ней руку.

Округлившимися глазами Ревекка уставилась на его толстые пальцы, которые шевелились уже у самого ее лица. Ревекка закрыла глаза и в это же мгновение почувствовала, как пальцы Вагнера вцепились в ее плечо и дернули на себя. Ревекка закричала. Ей казалось, что ее полный ужаса крик должен был перебудить весь лагерь, но на деле из горла не вырвалось ни звука. От жгучего страха голос пропал. Ее перекошенное лицо так и застыло с раскрытым ртом.

– Пожалуйста… – наконец шепотом прорыдала она.

Ничего не слыша в пьяном угаре, эсэсовцы с громким смехом тащили ее на улицу. Койки, прикрытые серыми одеялами, выглядели словно могилы. Ни одна из застывших женщин так и не высунула лица из-под одеяла. Гурьбой вывалившись из барака, эсэсы выстроились в круг, зажав в нем обезумевшую от ужаса Ревекку. Обхватив себя руками, она втянула голову, зажмурилась и не шевелилась.

– Смотри, какая ладная! Мелкая только, небось, еще и мужика настоящего не пробовала?

В лицо ее дохнуло перегаром, но Ревекка не открывала глаза.

– В тряпках кружевных, чистая, а волосы какие отросли – шелк! Такую и по назначению можно попользовать, как считаешь, Глобке, а? Не попортим себе личное дело? – И голос Вагнера раздался прям у самого лица: – Я завтра еду ваших кончать. Порадуй вояку перед фронтом!