Инспекция. Число Ревекки

– Но почему, если много народу, это что-то обязательно плохое? Почему так однобоко? Допустим, какой-нибудь благотворительный концерт, собирают деньги на помощь кому-нибудь больному, детям, зрители все такие на позитиве, на одной волне, все довольны – это же тоже толпа? Если агрессия в толпе растет, то всякое хорошее тоже должно расти, возьмем, допустим, щедрость, геройские поступки?

– Так и есть, – согласно проговорил преподаватель, – состояния, которые принято считать положительными, в толпе также принимают гипертрофированные формы. Толпа всех уравнивает. Вы могли получить от меня импульс не только к злости и раздражительности, но и к великодушию. Вот смотрите, внимание! «Агата и Виктор сегодня все утро помогали мне проверять тесты и подготовили слайды к занятию. Так что у меня отличное настроение и я решил заказать всем пиццу прямо на лекцию. Курьер уже в пути!» Как вам такой вариант?

– Было бы неплохо! – хохотнул кто-то.

– Короткая ассоциативная цепочка «Агата – пицца» настроила бы вас на совершенно иной лад, а между тем это все та же Агата, не хуже, не лучше. Меняется лишь ваше отношение к ней, оно зависит от импульса, который вы получили от меня – манипулятора. Массы, сбивающиеся в толпу, редко преследуют личные интересы. Этим, как правило, занимается тот, кто ведет их за собой. А им-то кажется, что они ратуют за что-то общее. Вроде бы и неплохо, правда? Эгоизм ведь уходит на второй план. А если у модератора этой толпы цель благородная, то вообще все не так мрачно. Вот почему столь важно, кто ведет за собой толпу, ведь сама по себе она одинакова во все времена. Это, кстати, пример социального симбиоза: массы не тратят время на размышления, воспринимают только готовые идеи, предоставленные им для немедленной реализации. Процесс же мышления – за теми, кто сообщает толпе импульс, они как раз действуют исходя из определенных целей. Вместе – это механизм, который запускает движение истории.

Каждый импульс, сообщенный толпе ее модератором, будет возводиться в крайнюю степень: толпе свойственны не симпатии и неприязни, а тотальное обожание и сильнейшая ненависть. Вряд ли скромная боязливая прачка утром могла даже помыслить, что уже в обед своими руками будет насаживать на пику еще дымящуюся от кровавых паров голову аристократки. Но такова была сила морока толпы, возникшей в эпицентре Французской революции. Моряки в русском Кронштадте восстали в тысяча девятьсот пятом, потому что хотели улучшить условия своего положения, но завершилось все обыкновенным безобразием: пьяным бесчинством, разгромом витрин, экипажей и автомобилей. Поодиночке заряженные чувством справедливой борьбы за свое светлое будущее, в толпе они заражаются бациллой безнаказанности и преступного куража. Не заряжены, но заражены – разница всего в одну букву, но какие разные последствия. Толпа возбуждает любого до такой степени, что в моменте он без раздумий способен принести себя в жертву или убить другого. Любая толпа – стихийное средоточие страстей, чарующее своей силой. Но стоит упустить управление толпой – и она превратится в нечто отвратительное, сметающее все на своем пути. Я уверен на сто процентов, что никто из вас не пойдет выбивать витрины и жечь магазины в гордом одиночестве. Но я понятия не имею, на что вы способны, окажись вы в соответствующей массе, пропитанной соответствующими идеями.

Преподаватель пробежался взглядом по лицам студентов, убеждаясь, что по-прежнему владеет вниманием каждого.

– Матрос. Солдат. Ленивый студент. Заслуженный профессор. Любой, кто попадает под морок толпы, будь у него хоть три ученых степени, становится обезьяной, ведомой инстинктами и эмоциями. А вот какими – прекрасными или ужасными, – зависит от ситуации. Будет ли толпа геройская или беззаконная, только случай судит.

– И официальная власть, – раздался голос с последнего ряда.

Преподаватель задумчиво посмотрел в глубь аудитории. Голос с некоторой иронией продолжил:

– Вы же не будете отрицать, что власть всегда называет митингующую толпу преступниками? Даже когда народ выходит высказаться просто за свои права, честь и справедливость. Где критерии, по которым судить, преступная толпа или геройская?

– Вы мне и ответьте на этот вопрос, – со вздохом, ничуть не смутившись, проговорил преподаватель.

– В каждой стране свои законы касательно уличных… – вмешалась девушка с темными волосами.

– Это все ерунда, – тут же перебил ее Виктор. – Вот эти студенты, которые вышли в Мюнхене на площади против нацизма, они тоже нарушили действующие тогда законы, ну, их за это и повесили. По решению законного, между прочим, суда. Но кто там у них в Германии тогда был настоящий преступник, а кто герой? История в итоге рассудила!

– Только им от этого не легче, их-то уже повесили, – раздалось с последнего ряда аудитории.

– Вот именно, поэтому я считаю, что есть законы официальные, а есть человеческие законы морали. И если можно нарушить моральные, то официальные уж тем более! – уверенно проговорил Виктор.

Все тот же голос с последнего ряда снова категорично проговорил: