Институт

К Люку присоединились Калиша и Ники. Они с любопытством смотрели на блондина, который назвался Биллом Смитом, но не проронили ни слова. Позади них стояла Энни. Несмотря на тёплый день, она была в своём серапе и походила на мексиканского стрелка больше чем когда-либо. Её глаза блестели и смотрели понимающим взглядом. Дети изменили её. Но Тим не думал, что с помощью своей силы; со временем ей бы стало только хуже. Тим думал, что дело в простом товариществе, или в том, что они приняли её такой, какой она была. Какова бы ни была причина, он был рад за неё.

— Вот видите? — сказал Смит. — Это подтвердил ваш местный гений. Наши шестеро предов — какое-то время их было восемь, а в семидесятых, страшно подумать, только четверо — постоянно ищут определённых людей, которых мы называем петлями. Они — поворотные элементы, на которых вращается дверь человеческого вымирания. Петли — не источники разрушения, они — векторы разрушения. Уэстин был такой петлёй. Как только они обнаруживаются, мы изучаем их, наблюдаем за ними, снимаем на видео. А дальше их передают детям из нескольких Институтов, которые, так или иначе, устраняют их.

Тим мотал головой.

— Я в это не верю.

— Как сказал, Люк, статистика…

— Статистика докажет, что угодно. Никто не может видеть будущее. Если вы и ваши коллеги действительно верите в это, в таком случае вы не организация, вы — секта.

— У мня была тётушка, которая видела будущее, — вдруг сказала Энни. — Однажды вечером она оставила сыновей дома; они хотели пойти в танцзал, где потом взорвался пропан. Двадцать человек сгорели, как мыши в клетке, но её мальчики были дома, в безопасности. — Она замолчала, а затем, подумав, добавила: — Ещё она знала, что Труман станет президентом, хотя никто не верил в это дерьмо.

— А она знала про Трампа? — спросила Калиша.

— О, она умерла задолго до того, как появился этот столичный олух, — сказал Энни, и когда Калиша подняла ладонь, проворно хлопнула по ней.

Смит проигнорировал это вмешательство.

— Мир всё ещё цел, Тим. И это не статистика, это факт. Семьдесят лет спустя после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, мир всё ещё существует, несмотря на то, что у многих стран есть ядерное оружие, несмотря на то, что примитивные человеческие эмоции, всё ещё господствующие над рациональным мышлением, и суеверия, маскирующиеся под религию, продолжают направлять курс человеческой политики. Почему? Потому что мы защищали его, а теперь защиты не стало. Из-за Люка Эллиса и вашего непосредственного участия.

Тим посмотрел на Люка.

— Ты веришь в это?

— Нет, — ответил Люк. — И он тоже, во всяком случае, не до конца.

Хотя Тим не этого знал, но Люк подумал о девочке, которая спросила его о математической задаче из АОТ-теста, — той, где говорилось о стоимости номера отеля некоего Аарона. У неё получился неправильный ответ, и сейчас было то же самое, только в гораздо большем масштабе: плохой ответ, полученный из ошибочного уравнения.

— Уверен, вы хотели бы верить, — сказал Смит.

— Энни права, — сказал Люк. — Действительно, есть люди, у которых бывают вспышки предвидения, и её тётя могла быть одной из них. Несмотря на то, что говорит этот человек и во что он может верить, это случается не так уж редко. Возможно, пару раз было и у тебя, Тим, но ты называл это как-то иначе. Вероятно, инстинктом.

— Или догадками, — сказал Ники. — В сериалах у копов постоянно появляются догадки.

— Сериалы — это не настоящая жизнь, — сказал Тим, и вспомнил кое что из прошлого: как он без видимой причины вышел из самолёта и направился автостопом на север.

— И очень жаль, — сказала Калиша. — Я люблю «Ривердейл».

— Слово «вспышка» постоянно используется в подобных историях, — сказал Люк, — потому что оно ближе всего — что-то вроде удара молнии. Я верю в это, и верю, что есть люди, способные это обуздать.

Смит поднял руки в жесте, как бы говоря: ну вот, пожалуйста.

— Именно об этом я и сказал. — Только вместо «сказал» получилось «шказал». Его шепелявость снова стала заметной. Тиму это показалось интересным.

— Но кое о чём он умолчал, — сказал Люк. — Вероятно, потому что не может сказать этого даже себе. Никто из них не может. Как наши генералы не любили говорить себе, что не существует никакого способа выиграть войну во Вьетнаме, даже после того, как это стало очевидным.

— Не понимаю, о чём ты, — сказал Смит.

— Понимаете, — сказал Калиша.

— Подтверждаю, — сказал Ники.

— Лучше признавайтесь, мистер, — сказала Сирота Энни. — Эти гаврики читают ваши мысли. Это похоже на щекотку, чувствуете?

Люк повернулся к Тиму.

— Когда я понял, что всё должно быть завязано на предвидении, и когда добрался до настоящего компьютера…

— Для пользования которым не нужны жетоны, — вставила Калиша.

Люк пихнул её.

— Помолчи ты минутку, ладно?

Ники усмехнулся.

— Осторожно Ша, Люки начинает сердиться.

Она засмеялась. Смит — нет. С приходом Люка и его друзей, он потерял контроль над разговором, и выражение его лица — сжатые губы, сведённые вместе брови — говорило, что он не привык к такому.