Институт репродукции

Главврач у нас седой и усталый, и никакая бывшая военная выправка, никакая приобретенная за время американской стажировки голливудская улыбка не могут этой усталости скрыть. У него вечная складка между бровями, от которой он кажется суровее, чем на самом деле, и печальные глаза, почему-то кажущиеся мне смутно знакомыми. На институтских пятиминутках выступает он только по делу и редко. Там, где надо петь соловьем, вместо него обычно вступает зам. Говорят, наш Главный – хороший и знающий врач. Точнее был им, пока не сделался Главным.

До сих пор мы встречались с ним лишь однажды – почти три года назад, сразу как я пришла в Институт из училища. Он поздравил меня с поступлением на работу, и благословил на грядущие трудовые подвиги.

Не, ну с тех пор я его, конечно, тоже видела – издали, в коридоре там, или на трибуне в конференцзале, но только вряд ли про это можно сказать, что мы с ним встречались.

– Здравствуй, Настя, присаживайся, – сказал он, указывая рукой на стул, и я вдруг удивилась – почему это он говорит мне «ты». Не то чтоб мне это было важно, но просто с ним это как-то совсем не вязалось.

Аккуратно расправив юбку, я села на стул и выжидательно уставилась на него.

Он в ответ скорчил суровую мину, но не выдержал, фыркнул и отвернулся, скрывая усмешку. Чем-то я его очень забавляла. Ну, или, может не я, а сама ситуация.

– Ну что, Настя, жалуются на тебя.

– Роженицы?

– Нет, зачем роженицы? Персонал. Начальство твое непосредственное, в лице старшей акушерки отделения обсервации. Своевольничаешь ты много. Не слушаешь никого. Постановления Минздрава нарушаешь. Происшествий на твоих сменах много. Случайностей, непредвиденностей. Да ты и сама, небось, в курсе. – Он чуть помолчал, и неожиданно улыбнулся. Не по голливудски, а вполне так по человечески – глазами, губами, морщинками на лице. – А роженицы тебя, наоборот, хвалят. Письма вот благодарственные строчат.

И он потряс тоненькой стопочкой разрозненных, скрепленных скрепкой листочков.

– Это ведь, чтоб ты знала, редкость – акушерке – и персональную благодарность. Да еще и в письменном виде. Ценить надо!

Я ценю. Это верно – нас, роддомовских акушерок, и по именам-то часто не помнят. Нас едва замечают в пылу процесса. Врачей – да, им вся честь и слава. Мои роды принимал профессор такой-то, мои роды вел доцент кафедры имярек!

А то, что он по большей части в коридоре стоял, давая оттуда – безусловно, весьма ценные, кто ж спорит – руководящие указания, а рядом постоянно кто-то в халатике копошился, и в какой-то момент сказал: «Тужься! Сильней! А теперь не надо!» —кто ж это помнит, тем более, когда на руках уже кричит твой ребенок. Мало ли в роддоме всякого персонала. Всех не упомнишь, может, это медсестра была, а может, вообще, санитарка.

Нет, я ничего не хочу сказать, есть, есть, потрясающие врачи, как не быть! Вот хоть доктора Леву взять. Как он к ней на койку присядет, да как заведет: «Ой, вы мои красивые! Ой, да что ж вы так рожаете тяжело!» – сразу не то плакать, не то самой родить хочется. Видно же, что человек искренне переживает, это всегда действует.

А есть… Впрочем, конечно, и акушерки встречаются разные. Некоторых, вероятно, и вправду лучше сразу и навсегда забыть, с каковой целью многократно повторяя самой себе, а после и подрастающему ребенку, сказочку об аистах и капусте.

Спору нет, немало людей рвется в медицину из всяких там высоких и благородных побуждений. Хотя некоторые явно попали случайно, просто потому, что так легла фишка. Однако вовсе немалую часть медицинского сообщества составляют, по моим наблюдениям, люди с неудовлетворенным честолюбием. И даже просто откровенные садисты.

Это вовсе не мешает им всем быть одинаково знающими и искусными в своем деле профессионалами.

Одно с другим ведь не связано. Встречаются как прекраснодушные криворукие и безграмотные идиоты, так и всевозможная талантливая и многознающая сволочь.

Обо всем этом я думаю, стоя перед главврачом и покусывая губы.

– И чуткая ты, и внимательная, и заботливая, и чуть ли не от одного твоего прикосновения или взгляда боль проходит быстрей, чем от эпидурали. Вон слушай, – он дальнозорко отводит руку с листком подальше от глаз: «Всегда считала, что разговоры про позы и про дыхание – чушь, никогда не верила в то, что может как-то помочь. Но роды с замечательной акушеркой Настей Муравлиной заставили меня полностью изменить свое мнение!». Экий слог, прям хоть в рекламный журнал посылай. И тут ведь не одна такая записка, видишь, тут их вон сколько! – И главврач потряс листочками с таким видом, точно все это были жалобы. – Ты сама-то читала?

Я молча киваю. Книга жалоб и благодарностей хранится в открытом доступе на посту. Когда нечего делать, от скуки все ее перелистывают. Ну и Старшая, конечно, всегда на пятиминутке не преминет помянуть: «Ну вот, опять про нашу Настю, понаписали!» Причем сразу видно, что ее это нисколечко не радует, а лишь вызывает недоумение.