Институт репродукции

Между этажами, на темных, почти неосвещенных пятачках меж лестничными пролетами, местные подростки курят кальян, передают друг другу косяки, пьянствуют и разговаривают о жизни. Эти бесконечные лестницы вниз – их государство, где они царят безраздельно. По этим лестницам никто почти никогда не ходит – машины съезжают по своим машинным спускам, жильцы пользуются лифтом. А если кто попробует спустится по лестнице, то пусть заранее запасется фонариком, потому что далеко не каждый пролет освещен. Лестницы узкие, скользкие и щербатые, перила липкие и шаткие. Номинально, конечно, кто-то должен здесь убираться, и даже наверняка этот кто-то получает за уборку деньги. Но реально здесь никто никогда не убирается.

Во всей Москве наберется не более десятка подобных домов, все – в более чем приличных районах, и, насколько я знаю, и на лестницах в них во всех творится примерно все то же самое. Добро пожаловать в наши местные флавелы.

Я стою долго, минут пятнадцать. Лифт ходит вверх-вниз, проезжая все время мимо моего этажа. Меня чуть знобит, и вообще становится как-то не по себе. А тут еще из-под плохо прикрытой двери на лестницу явственно доносится какой-то писк. Крысы тут завелись, что ли?

Не в силах сдержать любопытства, осторожненько заглядываю за дверь. Я не боюсь крыс. Я вообще никаких зверей не боюсь. Звери – они ведь мирные, им до людей, в сущности, и дела нет. Если их не трогать, сами они ни за что не полезут. Другое дело люди. Им вечно до всего дело.

Крошечная площадка, на которую я смотрю, кажется на удивление уютной. К перилам проволокой прикручен фонарь «летучая мышь», освещающий все вокруг мягким золотистым светом. На каменном полу пестрый коврик, связанный из скрученных разноцветных тряпок. У стены брошен матрас, на нем спальный мешок и какое-то пестрое шматье. В ногах – огромная пачка памперсов. На двух других пачках памперсов, как на подставке, стоит большой, глубокий, похоже, вынутый из комода ящик. Писк доносится из него.

На ступеньках лестницы, чуть выше площадки, сидит женщина. Голова ее опущена, она кормит грудью ребенка. Растрепанные рыжие волосы скрывают и ее, и младенца почти целиком, свисают ниже колен. Наружу торчат только две толстенькие розовые пяточки. Но вот женщина поднимает голову, откидывает пряди с лица. Смотрит на меня, щурится, узнает. Это Наташа!

На ступеньках чуть ниже стоит кальян, вкруг него уселось человек пять, по очереди припадая к гибкому носику. Сладковатый дым окутывает площадку.

В этот момент на нашем этаже с грохотом останавливается лифт. Я быстро прижимаю палец к губам, резко оборачиваюсь. Дверь глухо стукает моей спиной.

– Здравствуй, Игорь!

– И тебе не болеть! Чего там, опять пацаны, что ли, расшумелись?

– Да нет, просто скучно стало, решила заглянуть. Никого там нет.

– И слава Б-гу! А то недоросли эти совсем задрали. Прикинь, что ни вечер, у них сейшены и дым от травы стеной, аж отсюда на жилые этажи заползает.

– Можно подумать, ты сам таким не был!

– Можно подумать, был! Не, мы были культурные люди. Зависали исключительно в кабаках. Правда, чаще не в зале, а в туалетах или на лестницах.

– Не вижу разницы. Просто не у всех есть деньги на вход в кабак.

– Тоже верно. Бедность, как известно, не порок, но большое свинство.

Мы садимся в машину и долго едем по полутемному пандусу вверх. Когда, наконец, вдалеке вспыхивает солнечный свет, я с непривычки жмурюсь, и ловлю себя на мысли: «Интересно, сколько времени не видела уже его Наташа?»

Частный детский сад, куда сдают мою дочку, расположен в старинном особняке у Садового Кольца. Здесь заново перебранный царских времен паркет и густо замазанная побелкой лепнина на потолке. Стены расписаны зайчиками, белочками, и странными большеглазыми персонажами, видимо пришедшими из японских аниме. Воспитательница – ярко накрашенная девица в фиолетовой блузке встречает Игоря радостной улыбкой, которая, однако, при виде меня сменяется унылой гримасой.

– Что ж вы, Игорь Аркадьевич, опять опаздываете? Ребенок пятнадцать минут, как в группе один сидит. Ей же обидно – за другими пришли, а за ней нет. Она же переживает. Да и мы тоже живые люди – у меня рабочий день…

– Заканчивается через полчаса. – Ледяным тоном чеканит Игорь. Мы входим в группу, где теплые желтые стены, разноцветные деревянные кроватки, огромные, легкомоющиеся мягкие игрушки. Моя дочка лежит на ковре, положив голову на колени к плюшевому медведю. Она смотрит в потолок. Во рту у нее большой палец, пальцами другой руки она скручивает себе волосы на затылке в колтун и слегка потягивает себя за них назад.

– Свечечка! – окликает ее Игорь. – Смотри, кто пришел!

Не вынимая изо рта пальца, она встает и вразвалочку, как это принято у недавно начавших ходить детей, топает к нам. Но взгляд ее устремлен не нас. Взгляд ее погружен куда-то в себя.