Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Критикуя государство, Толстой решительно разрывает со своей просветительской привязанностью к всеобщему разуму. Наука и гегелевская философия, которую он назвал официальным вероучением, закрепили в обществе определенную модель бюрократического авторитарного государства как «разумного и необходимого», изъяв из обсуждения его действий и законов какую-либо этическую или подлинно религиозную основу, узаконивая лицемерие и ложь государственной идеологии, прекрасно «работающей» на формирование определенного типа общества / общественного мнения.

Толстой рассматривал государство как управленческую структуру, состоящую из законодательной, исполнительной власти и особой бюрократической прослойки, названной им «промежуточные лица». Он показал, что логика власти основана на чувствах своей легитимности и духовной «сакральности», снимающих с нее всякие требования контроля как со стороны разума (совести), так и со стороны общества (общественного мнения). При этом система устроена так, что никто не несет ни за что персональной ответственности. В «Царстве божьем внутри вас» обрисована логика волнообразного движения циркуляров от власти к бюрократам, от бюрократов к исполнителям и обратно. Это выглядит так: внизу системы находятся солдаты с оружием, вверху цари с предписаниями, в середине – огромный отряд функционеров, которых нам следует отнести к чиновникам-бюрократам: «Но мало того, что все люди, связанные государственным устройством, переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в солдаты, – на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер – на дворянина, занимающего место губернатора, а губернатор – на сына чиновника или дворянина, занимающего место министра, а министр – на члена царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян; мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, “как звезда от звезды”, что начинают искренно верить в это» (Толстой, 28, 251).

Закрепляет безответственность бюрократия, которая приказы «сверху» принимает за абсолютную истину, а передавая их «вниз», внушает исполнителям главное: твой долг дисциплинированно выполнять приказы, не задумываясь над их содержанием и моральными характеристиками; государство знает, что лучше для всех, и этим знанием «спасает» тебя от моральной ответственности за содеянное. Сама же бюрократия считает себя приводным ремнем управления, «стрелочником», регулирующим все жизненные процессы в государстве, и также не утруждается никакой ответственностью, воспринимая свою посредническую роль лишь как профессиональный долг и работу. Бюрократы, по Толстому, – это те, «которые распоряжаются истязаниями и убийствами и вербовкой в солдаты и вполне уверены, что ответственность отчасти снята с них предписаниями свыше, отчасти тем, что этих самых распоряжений требуют от них все, стоящие на низших ступенях» (Толстой, 28, 252).

Писатель в рассказе «Божеское и человеческое» (1905) на примере логики генерал-губернатора показал истинную «мотивацию» бюрократических решений: «”Да, – сказал он сам себе, – нерешительность хуже всего волнует. Подписано и кончено. Как постелешь, так и поспишь, – сказал он сам себе любимую пословицу. – Да и это меня не касается. Я исполнитель высшей воли и должен стоять выше таких соображений”, – прибавил он, сдвигая брови, чтобы вызвать в себе жестокость, которой у него не было в его сердце» (Толстой, 42, 195–196).

Как бы Толстой ни критиковал бюрократию, он настоятельно требовал персональной ответственности чиновника за каждую подпись и циркуляр; но он не мог даже вообразить власти кабинетов, описанной Х. Арендт, в которой происходит «правление должностей, в противоположность правлению людей»[288].

При этом и Толстой, и Х. Арендт весьма схоже определяли природу ответственности, указав, что существуют такие формы власти (тирания и тоталитаризм), которые находятся за пределами морального (Толстой) или правового (Х. Арендт) поля. Как сказала бы Х. Арендт, вопросы права и морали роднит то, что они касаются личностей, а не систем[289]. В такой ситуации избежать персональной ответственности никому не удастся; имя виновника всем хорошо и заранее известно.