Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Идеи Толстого схожи с убежденностью Х. Арендт в способности каждого человека мыслить самостоятельно, следовательно, поступать по совести. «В роковую минуту надежна мораль только тех людей, кто говорит “Я не могу” и не делает ничего против своей совести»[294].

4.3. Исправление зла или «Так что же нам делать»?

Фактически Толстой, размышляя о человеке, воспроизводит кантовское различение эмпирического и трансцендентального субъекта, не используя никакой сложной терминологии. Эмпирический субъект – отдельный человек, которого Толстой сравнивал с «окошком» (внешней формой), сквозь которое смотрит Бог. Его можно представить как сущность человека – трансцендентального кантовского субъекта. «Кто-то подходит к двери. Я спрашиваю: – Кто там? Отвечает: – Я. – Кто я? – Да Я, – отвечает тот, кто пришел. А пришел крестьянский мальчик. Он удивляется тому, что можно спрашивать, кто это я. Он удивляется, потому что чувствует в себе то единое духовное существо, которое одно во всех, и потому удивляется тому, что можно спрашивать о том, что должно быть известно всякому. Он отвечает о духовном я, я же спрашиваю о том окошке, через которое смотрит это я» (Толстой, 45, 36). По сути, от Бога остается только слово; духовное я – синоним всеобщего разума, о котором пойдет речь ниже и который является критерием этики долженствования для каждого отдельного человека, почерпнутой Толстым из того же Канта.

Толстой отмечал, что в человеке наличествует «параллелограмм двух сил»: его животное и духовное начала. Животное культивируется государством, семьей, системой воспитания, формируя эгоистическую личность; духовное же он должен развить в себе сам, в ходе размышления, отвечая на вопрос о смысле своей жизни, о жизни для других и для Бога. Животная личность – основа массового человека-потребителя и массового сознания, опирающаяся на закон инерции. «Большинство людей мыслят не для того, чтобы познать истину, а для того, чтобы уверить себя, что они находятся в истине, чтобы уверить себя, что та жизнь, которую они ведут и которая им приятна и привычна, и есть та самая, которая сходится с истиной» (Толстой, 28, 93). Толстой убежден, что индивидуальное участие индивида в массовом зле государства: войнах, судах, чиновничьей и даже творческой деятельности является главной причиной жизнеспособности этого государства и одновременно консерватором зла и извращений, имеющихся в человеке. Государство поддерживает так называемое общественное мнение, закрепляющее извращенный взгляд на происходящее и подсовывающее человеку готовые решения по любому вопросу, делая излишними индивидуальную рефлексию и этические коллизии. Подробно об этом Толстой пишет в работе «Христианское учение» (1894–1896). Г.Я. Галаган осуществила подробный анализ «соблазнов», закрепляющих общественное мнение и консервирующих «извращения» разума[295].

Что же касается путей восстановления добра в человеке, то тут Толстой оказывается в своеобразном логическом «зазоре» между объявлением государства, его институций и идеологии источниками «сеяния» зла и насилия и отрицанием любых социальных преобразований в мире через политическую или революционную оппозицию государству. Каким бы отвратительным ни было государство, искоренить зло человек может только самостоятельно в процессе самопознания и кардинального изменения своей жизни в соответствии с открытыми им подлинными законами жизни. Внешнее зло побеждается, как он верил, только внутренним преобразованием человека. Это противоречило всем революционным социально-детерминистским теориям эпохи, утверждавшим победу над внутренним злом внешним переустройством общества.

Открывая животное и разумное начала в человеке, Толстой показывает их антиномизм. Здесь также явно кантовское влияние, хотя открытие этого антиномизма у него имело оттенок переживаний личной жизненной катастрофы, а не было результатом строгого логического противоречия. Еще в «Исповеди» Толстой это сформулировал так: моя конечная жизнь бессмысленна, так как закончится смертью, но парадокс в том, что люди не только не бояться смерти, но и живут так, как будто ее вовсе нет. Победа над страхом смерти оказалась связана с верой в Бога, которого Толстой понимает как существующую бесконечность. Отказываясь анализировать Высшее начало в конфессиональных категориях, он описал его вполне логично и понятно с точки зрения разума. Смысл жизни нельзя найти в конечной жизни, поэтому Бог дает нам знание смысла в понятии бесконечности, связанном с Ним. Открывается Он человеку (разуму) не в мистических экстазах или религиозном «абсурде», но в понимании собственных границ и Его безграничности, открытии Его функции Отца-создателя самого себя, других – как его детей, связанных с Богом духовными родственными чувствами. Разумное сознание требует кардинального изменения единичной жизни, выхода за пределы репрессивной системы тела, в том числе и собственной животной логики и природной ограниченности.