Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Насилие – это жизнь, подчиненная внешнему закону как необходимости, своему животному началу как единственно значимому в себе и вокруг себя. Ненасилие – это самостоятельное понимание истины, подчинение своего я внутреннему закону любви и воле Бога, проявление свободы как реализации собственного духовного начала. Ненасилие так же, как и свобода, – индивидуальный путь человека в истории, который не может быть социальным или идейным; это личностное открытие собственного смысла жизни и последовательная жизнь «не во лжи». Никакие партийные задачи, революции, оппозиции или терроры не решат задачи освобождения человека. «Никогда союзы рабочих, владеющие несколькими жалкими миллионами, не будут в состоянии бороться с экономическим могуществом миллиардеров, всегда поддерживаемых военной силою. Так же мало возможен выход, предлагаемый другими социалистами и состоящий в овладении большинством парламента. <…> Так что выход не в революции и не в социализме. <…> Выход этот в том, чтобы отказываться от поступления в военную службу, еще прежде, чем попадешь под одуряющее и развращающее влияние дисциплины…» (Толстой, 34, 214–215).

Частный человек не может помешать государству грабить и убивать, считал Толстой, но он может, поняв сущность зла системы, не брать в руки оружия, не становиться исполнительным верноподданным: солдатом, полицейским или судьей над другими, не совершать вынужденного насилия, не лгать публично, не клясться, не подписывать аморальных законов и т. д. Каждый думающий человек может и должен это сделать в соответствии с кантовским категорическим императивом и его пониманием должного. Так Толстой соединил воедино мышление и поступок. Жизнь должна быть основана лишь на подчинении автономному разуму, который формирует единство понимания и поступка и практической реализации Христовых заповедей в нем.

При этом не стоит сетовать на невозможность изменения истории, следует искать пути к изменению самого себя. Тогда, возможно, и история изменится. Блестящей иллюстрацией победы такой логики стала деятельность М. Ганди в Индии.

Таким образом, чтобы стать личностью, необходимо, но недостаточно самостоятельно мыслить и вести себя согласно моральному долгу. Нужен дальнейший отказ от себя как эгоистического центра и смысла жизни и утверждение нового смысла – жизни «не для себя», а для других людей, для общества себе подобных, для высшего начала – Бога. Об этом Толстой напряженно думал и писал на протяжении всей своей жизни.

Если при формировании массового общества и массового человека действует закон инерции, то в ходе развития личности, считал Толстой, должен сработать закон заражения, волнообразного движения истины и добра от одного к другому, вовлечения личным примером в схожее поведение ближних и дальних соратников[300]. В итоге человек, «подчинивший свою животную личность разуму и проявивший силу любви» (Толстой, 26, 414) способен объединиться с себе подобными в жизни для Бога. Такие объединения должны были, с точки зрения Толстого, сменить государство, сделать его ненужным. Толстовские общины стали первыми протоформами объединения людей на основе сознательной жизни в Боге. Но создать полноценное сообщество оппозиционеров в России не удалось ни во времена Толстого, ни сегодня.

Следует сделать одно отступление. Исторически Россия никогда не имела широкого публичного пространства. Оно проявлялось спорадически, время от времени, чаще в периоды смут и революций. Дело не только в авторитаризме и деспотизме власти, но и в специфике и психологии «общинного мира», не готового брать на себя управленческие обязанности и нести конкретную ответственность[301]. Одной из причин такой низкой политической активности было извечное моральное презрение русских людей к власти, богатству и частной собственности.

При этом активное противостояние власти, начиная с религиозного раскола XVII века, происходило в другой сфере – сектантстве и религиозных движениях, которые в начале XX века заполонили Россию[302]. В определенном смысле именно их можно назвать духовными оппозициями государству. Вот как описывает этот процесс Толстой в статье «Истинная свобода» (1907): «Начинают люди помогать друг другу, перестают пьянствовать, курить, распутничать, ругаться, драться, судиться. И как только где начинается такая жизнь, – тотчас же выезжают из этих деревень и попы, и ростовщики, и кабатчики. Так было много раз в штундистских деревнях. Так было и с духоборами на Кавказе. Стали они жить по-божьи, сложили они всё имущество вместе, работали вместе, делились не по заработку, а по нужде, и не стало между ними ни бедных, ни пьяниц, ни развратников, и уехали от них все кабатчики и кулаки. И так же начальство осталось без дела» (Толстой, 90, 80–81).