Интердевочка

– Молодец! – искренне восхитилась я. – Ты даешь… А «спецура» куда смотрит?

– Самое удивительное – для них я будто не существую. Всех хватают, меня не трогают. Даже обидно, – смеется Зинка.

– Наверное, нашим ребятам наверху хвост прижали.

– Я тоже так думаю. У моего клиента какой-то охренительный контракт с нашим «Морфлотом» миллионов на семьдесят!

Итальяшка вылез из машины, поклонился мне и что-то по-своему крикнул Зинке.

– Он спрашивает – тебя никуда не нужно подвезти?

– Нет, спасибо.

Зинка ему по-итальянски все сказала (она грандиозно на этом языке чешет! ) и говорит мне:

– Слушай, Танюха, я чего хотела тебя предупредить… Вы уже заявление во дворец подали?

– Чуть не месяц как…

– Вот теперь… – Зинка оглянулась по сторонам, понизила голос: – не знаю, правда это или нет, но на всякий случай… Ты сейчас оставшиеся два месяца до регистрации, пока он там у себя в Швеции, должна посылать ему и получать от него как можно больше писем. И все про любовь! Обязательно! И звони как можно чаще – «капусту» не жалей! Вроде как бы подтверждаешь, что брак не фиктивный. Что ты не просто хочешь свалить «за бугор», а действительно выходишь замуж по жуткой любви. Поняла?

– Спасибо. А ты сама его на это дело не склеишь? – я кивнула в сторону «аллерика» в «Мерседесе».

– Кто меня выпустит?.. – махнула рукой Зинка. – Ты не помнишь, что я по восемьдесят восьмой от звонка до звонка чалилась? Потом, у меня мама в Пскове хворает, отец – инвалид первой группы. Дочка моя там у них, в будущем году школу кончает… Куда мне?

– У тебя такая дочка?! – честно говоря, я была потрясена. – Господи, вот не знала, не чаяла!..

– А ты думала… – так грустно говорит Зинка. – Мне вот-вот – сороковник… Это уж я стараюсь выглядеть. А на самом деле… Кому я нужна на пятом десятке?..

– Ладно тебе, не прибедняйся.

– Да! И еще, Танюха… «Капуста» есть?

– Семь штук заначено.

– Вот оставь себе пару на жизнь, а пятеру положи на книжку, на имя матери. И спрячь. Ты уедешь, а она хоть здесь при деньгах останется. Потом «из-за бугра» позвонишь ей и… Сюрприз! А сейчас молчи в тряпочку. Правильно говорю? Все! Чао, Танюха!

– Спасибо, Зинка. Спасибо, родная, – говорю я ей и вижу, как она, красивая, прикинутая (от силы – двадцать восемь, тридцать), идет к золотисто-коричневому «Мерседесу», а ее клиент машет мне рукой и улыбается во всю сотню своих фарфоровых зубов.

Я ему тоже помахала и потрюхала со своими авоськами на стоянку такси. А там очередь на час, не меньше!

О том, что в тот день произошло у мамы в школе, я еще долго не знала. Рассказала она мне об этом значительно позже.

Мама вела урок в своем седьмом классе. А один пацан ей очень мешал. Он запихнул под парту маленький автомобильный телевизор на батарейках и смотрел передачу. Конечно, все вокруг тоже пытались заглянуть в телевизионный экран под партой.

– Юра Козлов! – сказала мама. – Ты мне мешаешь. Выйди из класса.

– Не выйду, – спокойно сказал Козлов.

– Ну, дает Козел! – восхитились пацаны, а девочки смотрели на маму с жестоким интересом.

– Ты мне мешаешь, – беспомощно повторила мама.

– А вы мне.

– В таком случае – выйду я! – у мамы задрожали губы.

– Пожалуйста, – усмехнулся Козлов. – Кто вас держит?

Чтобы не расплакаться, мама выскочила из класса. Пустынными школьными коридорами она добежала до кабинета директора школы и распахнула дверь.

Директор – молодой мужик лет тридцати трех – посмотрел на часы, на маму и удивленно поднял брови: дескать, в чем дело? Почему до звонка?

– Альберт Иванович, – дрожащим голосом проговорила мама. – Так дальше продолжаться не может… Козлов срывает урок за уроком. Он так грубит, Альберт Иванович! Это какой-то кошмар…

– Хорошо, что вы зашли, Алла Сергеевна. Я все равно собирался посылать за вами.

– Надо что-то делать, Альберт Иванович. Я умоляю вас…

– Тут сигнал поступил, Алла Сергеевна, – директор даже не предложил маме сесть. – Ваша дочь, оказывается, выходит замуж за иностранца и собирается покинуть родину? И это нас наводит на грустные размышления. Можем ли мы доверять вам обучение наших советских детей, если вы даже свою дочь не смогли воспитать в духе преданности государству, которое вскормило и вспоило ее.

– Боже мой!.. – растерялась мама. – Но она же полюбила! И она не собирается менять подданство… Она была, есть и останется советским человеком!

– Не знаю, не знаю.

– Но сейчас уже не то время, Альберт Иванович!..

– Для нас с вами, для людей, которым поручено формирование личности ребенка, Алла Сергеевна, время должно быть всегда одним и тем же, – и в эту секунду в коридоре раздался звонок.

– Какой ужас… – сказала мама.

А я теперь на дежурстве учу шведский язык. Конечно, ночами и когда на отделении никаких ЧП. Кое-какие книжки достала, словари. Обложусь ими на посту – учу слова, выписываю в отдельную тетрадочку, шепотом повторяю, немножко перевожу.

Рядом со мной Лялька. Готовится к вступительным экзаменам. Неподалеку на топчане кимарит Сергеевна.

Лялька зевает и захлопывает учебник:

– Ни черта не соображаю!..

– Учи, дуреха! – говорю я. – Если и в этом году завалишь… Учи. Я же учу.