Интердевочка

В антракте между первым и вторым отделением, пока на арене устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал в очередь за мороженым.

Иностранцев было в цирке – пруд пруди! Казалось, что «Интурист» откупил все места – от первого ряда партера до последнего на галерке. Тут тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски…

– Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.

Поворачиваюсь – стоит передо мной такой симпатичный джапан лет пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он целую неделю был моим клиентом на прошлогоднем пушном аукционе. И еще помню, что он по-русски ни в зуб ногой. Ну, и платил, конечно, будь здоров. Как все японцы.

– Я видел вас с мужчиной, – говорит он по-английски. – И не хотел беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или послезавтра, прошу вас позвонить мне в «Асторию». Вы помните часы работы пушного аукциона?

– Помню, – говорю. – Даже очень хорошо.

– Все остальное время я буду свободен для вас.

И дает мне визитную карточку, где чернилами уже написан его номер телефона в «Астории». И кланяется, кланяется…

А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым. И не успеваю объяснить японцу, что больше не работаю по той части, которая его интересует. Сую, как дура, визитку в карман куртки, и так торопливо говорю:

– Хорошо, хорошо… Простите меня, пожалуйста…

Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:

– Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду, – и буквально растворяется в толпе.

Только мы с Эдиком взялись за мороженое, как раздался звонок. Все потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну визитную карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..

Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.

На следующий день я заступила на суточное дежурство. С утра пошла нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки…

– Таня! Борис Семенович вызывает!..

Бросаю все, бегу к заведующему отделением. Там же на подоконнике сидит наш молодой доктор Владимир Александрович.

– Здрасссьте, Борис Семенович!

Борис Семенович – милый, остроумный, доктор божьей милостью. Трус – фантастический! Со страху заложит кого угодно.

– Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно! Как писать характеристику на человека, уезжающего за границу на постоянное местожительство?!

– Борис Семенович, дусечка! Ну что ж вы так убиваетесь?! Пишите любую, – успокаиваю я его. – Вы-то понимаете, что это дурацкая формальность?

– Не сходите с ума! Я должен взять на себя серьезную политическую ответственность, а вы…

– Подождите, Борис Семенович, – прерывает его Володя. – Что от вас требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне Николаевне. Я как профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.

– А я продиктую, – говорю я. – «Татьяна Николаевна Зайцева – человек физически здоровый. Травку не курит, порошки не нюхает, укольчиками не задвигается. Выпивает с отвращением, исключительно для контактов, в соответствии со всеми указами и постановлениями. Она за мир, за дружбу народов. Ее основной жизненный лозунг – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Политически грамотна, морально устойчива». Ну, как? Годится?

– Блеск! – восхитился Владимир Александрович.

– Не смейте превращать это в балаган! – закричал Борис Семенович. – Пара молодых идиотов! Я пожилой, беспартийный… Отгадайте, кто? Правильно!..

– Борис Семенович, это уже становится тоскливым, – Володя слез с подоконника.

– Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, Володя…

– Я тоже хотел бы.

– Таак! – разозлилась я. – Я чего-то не понимаю, Борис Семенович, вы даете мне характеристику или нет?

Борис Семенович трагически обхватил руками голову:

– Напишешь хорошую – спросят: куда же вы смотрели? Не работали с кадрами. Напишешь плохую – скажут: какого черта вы держали ее в своем коллективе?..

– Все! – сказала я. – Привет. У меня работа.

Во второй половине дня я расхаживала одну симпатичную деваху после операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы ползали по коридору отделения.

– Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!

– Да, а вдруг… – ныла она.

– Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера провалялась лишние сутки?

– Тебя ждала. С тобой я не боюсь.

– Вот дурочка! Двигайся, двигайся… Дети есть?

– Двое. Четыре и полтора.

– А сейчас с кем они? С мужем?

– Мама из Харькова приехала.

– Как детей делать – так все умельцы. А как…

– Нет, нет, Танюша, он очень занят. У него работа такая. Все, Тань, больше сил нет…

– Леночка, дорогая! Давай еще разок пройдем!..

– Ой! – вдруг говорит Лена. – Толя!.. Мой муж.

Я посмотрела в конец коридора и увидела старшего опергруппы моей «спецуры» капитана милиции Анатолия Андреевича Кудрявцева.

В костюме с галстучком, в своих попсовых очечках, белый кургузый халат на плечах, в руке белый полиэтиленовый пакет. И оттуда цветочки торчат.

– Интересное кино, – говорю. – Это твой муж?

– Толя! – рванулась к нему Лена. – Ой, Танечка! Держи меня…