Интердевочка

– Если бы у меня была твоя цель… – потягивается Лялька.

– Не дури.

Слышим, в ординаторской телефон затрезвонил. Выходит оттуда наш дежурный доктор, Клавдия Михайловна, и машет мне рукой. Я к ней.

– Мама звонит, – говорит она.

Я испугалась – половина второго ночи! Влетела в ординаторскую, схватила трубку:

– Что с тобой, ма?

– Танечка… Прости, что я тебя беспокою. Звонил из Стокгольма Эдик и сказал, что прилетает завтра вечерним рейсом. Он купил индивидуальный тур на десять дней и теперь вполне успевает к регистрации.

– Черт подери, как я напугалась! Прилетает, и хрен с ним! С тобой все в порядке?

– Да, – сказала мама и заплакала.

– Мамуленька, что с тобой? Хочешь, я сейчас приеду?

– Нет, нет, просто я немножко устала. И хотела услышать твой голос…

– Что происходит, ма?

– Да, ничего… На работе какая-то ерунда. Этот Козлов меня совершенно измучил. Я тебе уже жаловалась. Хамит, издевается… Чудовищный мальчик. Очень приличные родители, а ребенок – исчадье ада. Я уже не дождусь окончания учебного года…

– Ну, не расстраивайся, мамуленька. Осталась-то неделька. Успокойся, родная. Накапай себе корвалольчика сорок капель и прими таблетку реланиума. А завтра поедем встречать Эдика. Ладно?

Вышла я утречком из сберкассы, раскрыла новенькую сберкнижку и проверила: номер такой-то, счет такой-то, «Зайцева Алла Сергеевна», «приход – 5000 рублей», подпись закорючкой…

Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.

– Ну-ка, пойди сюда, Козел, – сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.

Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.

– Кому Козел, а кому Юрий Петрович, – сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.

Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все– таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.

– Ладно, Юрий Петрович. Поговорить надо.

– Четвертачок, – ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.

Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. «Четвертачок», «чирик», «стольник», «полтинничек»… От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от «траллеров» – таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас… Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..

– Годится, – спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. – Иди сюда.

Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.

Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.

Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.

– Стоять!!! – рявкнула я его компании. – Только шевельнись кто-нибудь!

Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал рукой обломок кирпича.

Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:

– Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще когда-нибудь на Аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь – по стенке размажу. Понял, засранец?

Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки «Данхилл» и зажигалку. Закурила и сказала ему:

– Ответа не слышу.

Козел скривился от боли и тихо проговорил:

– Понял…

– Вот и умница, – я повернулась к его перетрусившей кодле. – Всех касается. До свидания, дети.

И пошла. И ни словечка не услышала вослед.

– Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе…

– читала я когда-то любимые мною стихи.

– Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь этот ранний цикл наизусть помнила? – так мама хвасталась мною перед Эдиком.

– Вспомнила баба, як дивкой була… – усмехнулась я и захлопнула книгу.

Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы «Европейская», куда Эдик пригласил нас с мамой на торжественный обед «для своих». Столик был сервирован «под большое декольте». Стоял роскошный букет роз в какой-то хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для мамы из Швеции.

– Эдик, вы прелесть! – мама уже маханула немножко шампанского и с непривычки щебетала: – как вам это в голову так пришло?!

Она нежно погладила книги.

– Это не мне в голову, – честно сказал Эдик. – Это я спросил в Стокгольме у одного русского: «Что привезти из Швеции в Россию интеллигентной женщине средних лет?» Он сказал: «Пастернак, Высоцкий, Цветаева». Я пошел и купил.

– Так просто – «пошел и купил»! – поразилась мама.

– Да.