В «Европейской» я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому охота, чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные коллеги начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..
Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне показалось, что он меня знает. Мне лично его морда была совершенно незнакома. А он даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!
– Вы что-то собирались мне сказать? – спросила я его в упор.
– Нет, нет! Что вы… – халдей испугался, задергался и исчез.
А через минуту в полупустом дневном ресторане, как бы случайно, появился оперативник Леша Чумаков. Повел безразличным глазом вокруг и вышел.
– Давай выпьем за нашу маму, Эдик! – предложила я.
– Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть вас «мама», – Эдик поднял бокал.
– Конечно, конечно! – мама была прелесть! Я ее такой сто лет не видела. – Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать лет тому назад…
– Почему? – спросил Эдик.
Мама растерянно пожала плечами.
А я прихлебывала шампанское, которое ненавижу, и очень точно представляла себе, что сейчас происходит внизу…
…Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:
– Толя? Привет. «Европейская» беспокоит. Чумаков.
– Здорово, Леша.
– Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас Татьяна Зайцева уже три месяца не появлялась.
– Ну?
– Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и какой-то теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.
– А фирмач ваш?
– Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.
– Знаю. Он у нас на «Инрыбпроме» жил. А тетка такая худенькая, лет пятидесяти?
– Да.
– Тогда – порядок. Это ее мать. Зайцева… Погоди. Сейчас посмотрю, – Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: – Зайцева Алла Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.
– Уж не перешла ли Татьяна к нам в «Европу» работать? А то своих хватает – не разгрести.
– Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь она у нас – мадам Ларссон.
– А где гарантия?
– Тоже верно. Но тем не менее…
Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в потолок лживыми глазами стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото из дворца бракосочетания.
– Лялька – все-таки красавица! – чуточку фальшиво восхищалась мама, чисто по-русски стесняясь того, что Эдик проверяет официанта уже по второму разу.
– А Сима? – Спрашиваю.
– Сима тоже очень интересная. И Ниночка, и Зина Мелейко… А я здесь совсем на себя не похожа.
– Жалко только, что Константин Иванович надрался.
– Таня! Ты же знаешь Лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже! Как тебе идет белое! И фата… И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!
Я немножко устала от маминых всплесков, достала инструкцию, полученную от Кисули и Гулливера, и сказала Эдику, который тщательно пересчитывал сдачу:
– Теперь мы должны в твоем консульстве легализовать наше свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд…
В отличие от нашего первого посещения генеральный консул Швеции был сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки…
Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:
– Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.
Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как можно обольстительнее улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:
– Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.
Моя домашняя заготовочка произвела фурор: консул удивленно поднял брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза в золотых очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.
– Поздравляю, – кисло поклонился мне консул. – У вас редкие способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло. Как, впрочем, надеюсь, и вам, фру Ларссон…
За несколько дней до отлета Эдика мы с ним собрались в цирк. Спустились из его номера в холл «Европейской», и Эдик оставил меня у ларька с сувенирами, а сам пошел в бюро обслуживания «Интуриста» за билетами.
А неподалеку от меня льется такая бойкая английская речь с могучим русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит хорошо поддавший «штатник» и его шикарно хомутают две интердевочки.
И вдруг слышу, одна говорит: «Джаст э момент…» И подваливает ко мне:
– Привет, Таня.
– Здравствуй, куколка, – говорю. – Ты кто?
– Я – Лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но наши девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда не ходила. Пусть у каждого будет свой огород. А то… Зачем тебе всякие разборки?
Тут подошел Эдик с билетами в цирк.
– Познакомься, Кролик, – говорю я ей. – Это мой муж, Эдвард Ларссон. А девочкам передай, что я нахожусь в глухой завязке и конкуренции не составлю. Чао.
– Желаем тебе счастья, – успокоилась Кролик.
Когда мы вышли из «Европейской» на улицу, Эдик сказал:
– Какое странное женское имя – «Кролик»…
– Это не имя. Это – кликуха.
– Что?!
– Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.