Главное в работе мастера – изготовить чашку, или, как они ее называют, культеприемник. Тут имеют значение уже миллиметры. Один неправильный срез или угол – и протез начинает безбожно натирать, иногда до кровавых ран. Технология примерки такая: ногу обматывают гипсовыми полотнами, материал застывает, его, с максимальными предосторожностями снимают с ноги, заливают специальным раствором и получается слепок культи, с которого уже отливают чашку. Метод этот хоть и дедовский, но пока – самый верный и точный. Пытались, я читал, приспособить для этого дела лазеры, но как-то не пошло. А, может, слишком дорого.
Чашку сажают на металлический штырь, а его крепят к стопе. Стопы сейчас очень продвинутые, которые почти реально воспроизводят ротационное (вверх-вниз) движение живой ноги и дают возможность ходить, не хромая. Проблема с Офером заключалась в том, что руки у него росли совершенно не оттуда, откуда должны расти у человека, взявшегося за такую тонкую работу. Первую неделю, скрипя зубами, я выдержал на новом протезе, но потом боли стали уже невыносимыми, и я поехал к нему. Он что-то подточил, где-то прилепил силиконовые накладки, стало немного терпимее. Но мобильность моя очевидно страдала, я уже не мог играть со старшим сыном в футбол, а от долгого сидения в машине протез натирал сильнее, чем от ходьбы. На все мои вопросы, почему так больно, Офер разводил руками, мол, чего ты хочешь, даже обувь новая натирает, а тут целый протез.
Но меня такое объяснение не устроило. Врач – реабилитолог Жанна говорила мне: будешь бегать. И я ей верил, тем более что и так уже почти бегал. Я все пытался втолковать Оферу, что как-то все идет не так, но каждый разговор заканчивался истерикой – кто из нас тут мастер, сделано все по канонам, ходи и не жалуйся.
А тут подоспела командировка в Швейцарию. В кои-то веки, такая страна, на несколько дней, из которых для работы – только один. Да еще разрешили взять жену, и мы полетели, предвкушая прогулки по Монтрё, где бродили в свое время Набоков и Чайковский, а еще поездку в Женеву, до которой на поезде было три часа ходу. Все получилось, но совсем не так, как я рассчитывал.
Рабочий день, съемки какого-то скучнейшего конгресса, разговоры-дискуссии, я еще как-то отстоял. Вечерняя прогулка по набережной Женевского озера, на котором стоит Монтрё, удовольствия принесла уже мало. Нога болела, но я списал это на полдня, проведенных на ногах за камерой. На следующий день отправились мы в Женеву, и вот тут я понял, что с протезом очевидно что-то не в порядке. Нога болела нестерпимо, каждые четверть часа мы заходили в какое-нибудь кафе, я шел в туалет, снимал протез и любовался на культю жуткого бордового цвета. Последний день вообще просидел в гостинице, потому что наступить на ногу уже не мог.
Вернувшись в Израиль, я поехал к Оферу и потребовал починить протез. Тот опять напихал в него каких-то накладок-прокладок, что опять принесло временное (на неделю) облегчение. Переделывать чашку он отказался наотрез, мол, шикарная работа, а что нога болит, так это не к нему. И тут я попал к доктору Изабелле Шварц.
…Изабелла стала завотделением реабилитации в «Адассе» уже после того, как я там побывал, и после того, как я попал в кривые руки Офера. Была, да и есть она – женщина видная, красивая и очень спокойная. Ведет она прием пациентов, которые уже получили изделие, и ее задача следить за тем, чтобы протез (коляска и проч.) работал как надо и не требуется ли какого-то вмешательства, медицинского или административного. А мне, с моим статусом и кондициями, как раз нужно было раз в полгода ей показываться.
ОТСТУПЛЕНИЕ: В Израиле протез человеку, прошедшему ампутацию, оплачивает государство. У Министерства здравоохранения есть для этого специальный бюджет. Запчасти – от чашки и до стопы – надо обновлять с разной периодичностью. Полностью новый протез полагается каждые три года. Врач, который ведет такого пациента, дает разрешение на изготовление протеза (как в моем случае), а потом принимает работу. Без его так называемой «второй» подписи мастерская не получит деньги. Мой протез стоит примерно десять тысяч долларов.
К доктору Шварц я буквально приковылял, хромая и матерясь. Она осмотрела ногу (культя была цветом как спелый помидор), очень огорчилась тем, что увидела, и сказала, что такую работу не примет, пусть переделывают. Я, с большим, надо сказать, злорадством, эту новость сообщил Оферу. Начался грандиозный скандал.