Интервью. Невиновны во сне

Т. У.: И звучат они так же свежо, как в день записи. Когда я слушаю старые полевые записи, там иногда на заднем плане можно поймать собачий лай. Сразу понимаешь, что дом, где это записывалось, уже развалился, собака сдохла, магнитофон сломался, мужик, делавший саму запись, умер в Техасе, у машины перед дверью порваны все четыре покрышки, даже от земли, на которой тот дом стоял, ничего не осталось, сейчас там парковка, — но у нас есть песня. Меня пробирает, когда я слушаю старые записи. Дома я все время кручу пластинки, обычно старые записи Алана Ломакса. Мой сын Кейси занялся этими диджейскими делами, у себя наверху он слушает Эзопа Рока, Эл-Пи, Сэдж Френсис (Эзоп Рок (р. 1976) — хип-хоп-музыкант, певец и продюсер. Эл - Продакто, или Эл - Пи, — андеграундный нью-йоркский хип-хоп-продюсер и рэпер. Пол (Сэдж) Френсис (р. 1977) — хип-хоп-артист из Провиденса, Род-Айленд.) и так далее. Так что я много чего узнаю в собственном доме, но как-то, знаете, оно сплетается для меня вместе.

Дж. В.: Вы никогда не думали поиграть побольше с электроникой, может, как-то деконструировать некоторые ваши старые вещи?

Т. У.: Не знаю, моя ли это культура. Может, больше ваша. Вы моложе меня. Я вряд ли надумаю сделать себе дикую стрижку только потому, что видел ее у кого-то в магазине.

Дж. В.: Женский голос в «Trampled Rose» («Раздавленная роза» (англ.).) — это Катлин?

Т. У.: Нет, это я. Это мой женский голос. У меня в душе живет большая девка. А у вас разве нет?

Дж. В.: Не исключено. Поймите меня правильно, но в песне «Misery Is the River of the World» («Горе — это мира река» (англ.).) [c «Blood Money»] вы лаете, как та альпийская собака-спасатель, которая дорвалась до бренди (По легенде, в Швейцарии сенбернарам, занимающимся спасением людей в горах, привязывают к ошейнику фляжку бренди.).

Т. У. (смеется): Иногда мои дети слушают то, что я сделал, и говорят: «Папа, ты что, пытался закосить под влюбленного куки-монстра? (Куки - монстр — кукла, герой телепередачи «Маппет-шоу».)»

Дж. В.: Ваша дочь сейчас в колледже?

Т. У.: А куда денешься. Мой восемнадцатилетний сын крутил вертушки на «Real Gone». Для детей это становится семейным бизнесом. Был бы я фермером, посадил бы их на трактор. А танцевал бы в балете, нарядил бы в пачки.

Дж. В.: Как они понимают то, что вы делаете?

Т. У.: Я их отец, и этого достаточно. Они не мои фаны. Дети не обязаны быть твоими фанами, они твои дети. Непростой фокус — строить одновременно карьеру и семью. Это все равно что быть хозяином двух собак, которые терпеть друг друга не могут, но ты все равно каждый вечер должен выводить их на прогулку.

Дж. В.: На «Real Gone» есть строчки: «Она была простой девчонкой... Думала, ей омут нипочем», и мне сразу пришло в голову, что в этом есть что-то отцовское. Я ошибаюсь?

Т. У.: Нет, но это неосознанно. Так бывает, когда ты сам отец. Я вот смотрю на фотографии мальчишек, которые приходят домой из Ирака, — они ровесники моему сыну, восемнадцать-девятнадцать лет. Вот кто сейчас там.

Дж. В.: Давайте с этим разберемся. На «Real Gone» я слышу немало отзвуков той жизни, что наступила после одиннадцатого сентября.

Т. У.: Ну, «Sins of My Father» — политическая песня. «Hoist That Rag» («Выше рвань» (англ.).) — тоже. Там есть несколько солдатских песен.

Дж. В.: «Sins of My Father» — вы говорите о Джордже У. Буше?

Т. У.: Я говорю о своем отце, я говорю о вашем отце, и я говорю о его отце. Грехи отца лягут на плечи сына. Это все знают.

Дж. В.: В песне «Day After Tomorrow» («Послезавтра» (англ.).), построенной как письмо солдата домой, вы упоминаете Рокфорд (Иллинойс) неподалеку от границы с Висконсином.

Т. У.: Я читал заметку о погибшем солдате, он был родом из Рокфорда. Очень много солдат выросли на Юге и Среднем Западе. А эта армейская реклама? Ужас какой-то. Вечно гремит рок-н-ролл, на полную мощь. Они такие красавчики при всей этой полной выкладке.

Дж. В.: В этой песне есть строчка: «Я не дерусь за правду, не сражаюсь за свободу, я воюю лишь за собственную жизнь...»

Т. У.: Это говорят все, кто приходит домой в отпуск. Поэтому, если спросишь их, почему они просто не останутся дома, где им ничего не угрожает, они отвечают: «У меня там друзья, и я им нужен. Я иду туда не ради правительства». Потому что, в конце концов, там только ты, твой автомат и твои друзья. Они там буквально дорожная пыль. Неужели вы думаете, что сенатор, который спит в теплой и мягкой кровати, видит в солдате что-то большее, чем гильзу от патрона? Ничего он не видит. Нам нужно больше патронов, а патроны — это наши дети.